Меченый

Шанталь была залита солнцем. Темные волосы, горящие глаза, блестящие танцевальные туфельки. Она смеялась, обнимала родителей, тянулась к объективу. В ее манерах уже проглядывало что-то намеренное, рассчитанное на зрительский эффект, что-то от инженю, как будто в шесть лет она уже отлично знала, как следует держаться перед камерой.

Во многих кадрах присутствовала маленькая белокурая девочка примерно того же, что и Шанталь, возраста, которая кидала снежки и смеялась над своими выходками, маршировала и бегала, в то время как Шанталь танцевала перед объективом.

– Моя двоюродная сестра Ронни, – сказала Моника. – Дочка дяди Руперта.

– Дядя Руперт. Тот парень, который похож на президента Гранта?

– Да, тот самый. Брат матери.

– Ронни дружила с Шанталь?

– Они были как родные сестры.

– Водой не разольешь, – подтвердила миссис Эдер. – Они были очень непохожи, но все время проводили вместе. Ронни сильно плакала, когда Шанталь пропала.

– Детектив Хатэуэй выдвинул какие-нибудь предположения о случившемся? – спросил я.

– У него были кое-какие идеи, – сказал мистер Эдер. – Ничего, что дало бы результат, но у него определенно были идеи. Большая часть была основана на том, что он нашел в комнате Шанталь.

– А что он нашел?

– Чертовски странную вещь. Зажигалку. Мы не имеем понятия, откуда Шанталь ее взяла. Зажигалка лежала в ящике для игрушек.

– Она сохранилась?

– Нет, детектив Хатэуэй забрал ее как улику. Я помню эту зажигалку. Золотая, потертая, с гравировкой «У.Р.».

«Уилфред Рандольф», – мелькнуло у меня в голове.

– Вы не дадите мне фотографию Шанталь?

– Для поисков мы напечатали тонну фотографий. Они где-то остались. – Мистер Эдер с тихим вздохом встал с кресла. – Подождите, я сейчас принесу.

И когда мы с Моникой отъезжали от дома ее детства, у меня в кармане лежала эта фотография. Зажигалка с инициалами «У.Р.» свидетельствовала о возможной связи между исчезновением Шанталь Эдер и ограблением фонда Рандольфа. А если связь действительно существовала, тогда мой клиент, участвовавший в одном событии, скорее всего что-то знал о другом. Я решил, что Калакосу стоит учинить допрос третьей степени.

– Спасибо, что навестили моих родителей, – сказала Моника. – Им было приятно поговорить о Шанталь. Когда они говорят о ней или смотрят фильмы, мне кажется, что она с нами.

– Мне понравились ваши родители.

– Вы им тоже понравились.

– Но ваш отец косился на меня.

– Только вначале. Потом он оттаял. Вы самый лучший друг понарошку.

– Были и другие?

– Да, несколько.

– Кто они?

– «Голубые».

– Это, должно быть, упрощало положение.

– Смотря чье. На самом деле родители не показывают фильмы кому ни попадя.

– Вы уверены? У меня сложилось впечатление, что они заманивают мормонских миссионеров и коммивояжеров, чтобы показать им видеопленки и рассказать историю Шанталь.

– Неправда. Между прочим, мама с одобрением сказала, что вы разбираетесь в «Чексмикс».

– В конце концов вам придется сказать им, что мы не встречаемся.

– А разве мы не встречаемся?

– Нет, Моника. Это не было свиданием.

– Я пригласила вас домой, вы познакомились с моими родителями.

– Вы шутите?

– Да, я шучу. Мама некоторое время будет спрашивать о вас, а потом я скажу, что мы расстались, вот и все. Может быть, в следующий раз я буду понарошку встречаться с доктором. Родителям нравятся врачи.

– Почему бы вам не ходить на свидания по-настоящему?

– Это значительно сложнее. А вы не хотите попробовать встречаться понарошку, Виктор?

– Почему бы и нет? Все остальное у меня понарошку. Расскажите о своем брате, Ричарде.

– А что рассказывать? Он немного печальный, немного одинокий, но очень умный. Он мой старший брат. Я его боготворила.

– Чем он занимается?

– Ничем. Только играет на компьютере и смотрит телевизор.

– У него нет друзей?

– Трудно завести друзей, если не выходишь из дома двадцать пять лет.

– Не понял.

– Он не выходит из дома. Он не в состоянии переступить через порог. У него такая болезнь…

– Агорафобия?

– Точно. Первый раз, когда я об этом услышала, я подумала, что он боится верхней одежды. Но в действительности она означает, что он не может выйти на улицу и посещать общественные места.

Я вспомнил домашнее кино на стене гостиной, не ту часть, где Шанталь позирует и играет с двоюродной сестрой Ронни, и не ту, где в сборе вся семья, и не ту, где миссис и мистер Эдер полны надежд на светлое будущее. Нет, я вспомнил розовощекого мальчика, со смехом подбрасывающего палые листья. Печаль, которая, словно паразит, поселилась в доме, превратила его в инвалида. А я жестоко наехал на него. Конечно, он это заслужил, и все-таки мне стало стыдно. По большому счету он не виноват. То зло, которое пришло за Шанталь, затронуло и его.

– Я намерен выяснить, что случилось с вашей сестрой, Моника, – сказал я.

– Вы беретесь за это дело?

– Не в том смысле, в каком вы хотите. Я не могу взяться за поиски Шанталь. Поэтому мне не нужно от вас ни аванса, ни гонорара, ни денег на расходы. Однако этот случай вступает в конфликт с другим моим делом, и я не имею права его игнорировать.

– Только из-за того дела?

– Честно говоря, не совсем.

– Тогда почему, Виктор?