Мечи Дня и Ночи

— Встретимся здесь, как солнце взойдет, — сказал Харад Скилганнону, кивнул Ландису и зашагал к просеке.

Ландис молчал, и Скилганнон чувствовал, что ему сильно не по себе.

— Ты сердишься? — спросил он наконец.

— Да, Ландис. Еще как. — Тот в испуге отшатнулся. — Но ты не бойся, я не трону тебя.

— Уже легче. Что ты можешь сказать мне о... предке Харада?

— Теперь я вижу, зачем тебе нужна была наша встреча, но пока ничего тебе не скажу. Мне надо подумать. Побыть одному. — Сказав это, он сел в седло и поехал прочь.

Харад вернулся к работе с тяжелым сердцем, хотя со стороны никто бы этого не заметил. Он все так же махал топором, и казалось, что силе его нет предела. Все утро он работал, как всегда, молча, сосредоточенно и угрюмо. Порой он ловил на себе пристальные взгляды Балиша, но виду не подавал. Латар и его братья то и дело оказывались рядом. Они с ним не заговаривали, но Латар однажды предложил ему свою фляжку с водой. Харад напился, а Латар сказал со вздохом:

— Всю ночь глаз не сомкнул. Так откуда он вырос, первый-то дуб?

Харад невольно хмыкнул.

— Не знаю. Мне одна женщина загадала. С тех пор это у меня из головы не идет.

— У меня тоже. Вот бабы, а?

Харад кивнул. Больше они не говорили, но вражды между ними как не бывало.

Солнце пригревало, работа изматывала. К полудню Харад проработал уже шесть часов. Он вдруг понял, что ему хочется увидеть Чарис, хочется посидеть на бревне рядом с ней. Когда пришли женщины, он сел один в стороне и стал ее ждать. Она была босиком, в зеленой юбке и белой рубахе. Длинные золотистые волосы перехвачены сзади зеленой лентой. Сердце у Харада билось чаще обычного. Чарис с корзинкой обходила мужчин, раздавая им хлеб. Нетерпение Харада росло. Наконец она, улыбаясь, подошла к нему, и он покраснел.

— Доброго тебе дня, Харад.

— И тебе, — ответил он, силясь сказать что-нибудь умное. Чарис дала ему хлебец, кусок твердого сыра — и отошла. Он опешил. Раньше она всегда задерживалась около него. Ну не странно ли? Раньше, когда ему хотелось посидеть в одиночестве, она так и липла к нему, а теперь, когда ему захотелось поговорить, она уходит!

— Погоди! — сказал он, не успев сдержаться. Чарис, удивленная, оглянулась. — Давай... давай поговорим.

Она вернулась, но садиться не стала и спросила:

— О чем это?

— Меня тут не будет несколько дней.

— Почему ты мне говоришь об этом?

— Хотел спросить тебя про племянника нашего господина. Я должен свести его в горы.

— Разрисованного-то?

— Почему разрисованного?

— У него татуировки на груди и спине. Спереди кошка, сзади не то ястреб, не то орел. Хищная, в общем, птица. Да еще паук на руке.

— Ты их видела, эти картинки?

— Нет. Другая девушка говорила. Он ходит голый по комнате.

— Голый? При женщинах?

— Так он ведь из Зарубежья — там, наверно, другие понятия. Он красивый, ты не находишь?

Харад почувствовал, что в нем растет гнев.

— Красивый, говоришь?

— Даже очень. И вежливый. Я с ним говорила. Он сделал мне комплимент. Зачем ему понадобилось идти в горы?

— Я не спрашивал, — пробурчал Харад, стараясь догадаться, какой такой комплимент сделал ей чужеземец.

— Вот и спроси, как пойдете. — И она опять отошла. Харад помрачнел, даже есть расхотелось. Он представил себе высокого, темноволосого Каллана. Глаза у него голубые, яркие — может, Чарис об этом? «Я его враз надвое переломлю», — думал Харад. Потом ему вспомнились эти глаза. Харад как боец умел оценивать сильные и слабые стороны других мужчин. Он не сомневался, что этого одолел бы — но все-таки, пожалуй, не враз.

Он оставил еду нетронутой и пошел работать, вкладывая свою досаду в каждый взмах длинного топора.

Ближе к вечеру к нему пришел Балиш. Харад его не любил, чувствуя, что это человек скользкий и подленький. Но Балиш распоряжался работами и раздавал заработок, и Харад постарался скрыть свою неприязнь.

— Чего господин хотел от тебя? — спросил Балиш.

Харад рассказал, что пойдет в горы с его племянником-чужеземцем.

— Смотри, — предостерег Балиш. — Говорят, что на перевалах шатаются беглые джиамады.

— Мне случалось их видеть, — сказал Харад. — Они как медведи или дикие кошки — сторонятся людей.

— Что он хочет посмотреть там, в горах?

— Может, руины.

— Никогда не слыхал раньше об этом племяннике. Зачем он, по-твоему, приехал сюда?

Харад пожал плечами. Ему-то откуда знать? Балиш постоял еще немного, болтая о том, о сем, и ушел. Харад сел, жалея о том, что не поел днем. Хлеб и сыр, оставленные им на поляне, пропали бесследно — жди теперь завтрака.

Руины... Он каждую осень ходил туда и лазал по старым камням. Там у него на душе всегда становилось легче. Он чувствовал там покой, которого не находил ни в одном другом месте. То ли от одиночества, то ли еще от чего-то. Твердо он знал одно: ему не хочется вести туда чужака.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В тридцати милях южнее небольшой отряд, состоящий из пехоты и кавалерии, поднимался к Ситезскому перевалу. Впереди ехали двое разведчиков. У одного на длинной пике полоскался простой желтый флаг. Он беспокойно поглядывал по сторонам, хорошо зная, сколько его товарищей было убито под таким же вот мирным флагом.