Мечи Эглотаура. Книга 1 (СИ)

Лем прихватил с собой кувшин с пивом и аккуратно разлил в три кружки. На мой настороженный взгляд он успокаивающе ответил:

— Все нормально, яда нет. Отравлено было только вино, и скоро, надеюсь, выяснят, кому это понадобилось.

— А кто проверял?

— Что?

— Что пиво не отравлено.

— Да вон, — поэт мотнул головой, — соседской собаке споили целую миску, даже не поперхнулась.

Я поискал глазами псину…

— Нет ее здесь, дрыхнет под крыльцом. Давай лучше вздымем бокалы.

— За что?

— А просто так. Повод выпить ищут только алкоголики, а нормальные люди могут и без причины.

— Логично, — согласился я. — Ну что ж, давайте тогда за нормальных людей.

Лем закатил глаза, но поддержал. Выпили. Жуля только слегка пригубила и недовольно посмотрела на нас, утирающих рты аки сытые медведи…

— Опять пьянка начинается… Ну вот, когда мужчины ни соберутся, обязательно должно закончиться непотребствами.

— Вы, Жюли, — благодушно заметил Лем, — возможно, еще не в курсе, что два конкретных мужа, имеющих честь в данный момент находиться рядом с вами, обладают редкой способностью почти не пьянеть при любых количествах поглощенного алкоголя. И это действительно так, могу вас в этом уверить и убедить.

— Нет уж, лучше не надо. Ни уверять, ни, тем более, убеждать.

— И тем не менее. Несмотря на то, что мы сейчас уговорим по несколько кружек этого превосходного пива, а после еще и присоединимся к компании, собирающейся злостно употреблять самогон, после всех перечисленных возлияний все же окажемся почти трезвыми. Или даже совсем.

— Мужчины… — угрюмо пробормотала Жуля и отхлебнула пиво.

А меня разобрал следующего рода интерес. Если уж, как Лем говорит, я вполне могу приказать своему организму не пьянеть, и это действительно так — испытано, — то почему бы не испробовать несколько иной вариант: приказать опьянеть чужому организму. Причем не просто чужому, а тоже защищенному такой своего рода стеной. То есть — организму Лема.

Что я и сделал. Пока Лем разглагольствовал перед Жулей, я мутно уставился на его кадык и послал мысленный сигнал — то есть это мне так показалось, что послал… На самом деле просто молча сообщил этому кадыку, что его хозяин должен сегодня так опьянеть, как никогда не пьянел — даже до посещения благодатного края.

И кадык молча со мной согласился…

Сперва я даже решил, что окончательно свихнулся, никогда еще со мной не разговаривали неодушевленные предметы. Потом пришло убеждение, что просто не подействовала защита от алкоголя, и это глюки… Однако к концу лемового пространного рассуждения на предмет дальнейших действий относительно празднества я понял, что моя затея в самом деле удалась.

Лем азартно доказывал Жуле, что он просто физически не может напиться в стельку, потому что побывал в далекой загадочной стране, называемой Похмельем, и там принял участие в религиозно-магическом ритуале, навсегда изменившем его организм в лучшую сторону… Глаза блестели, поэт говорил все громче, а по мере поглощения кружек пива и речь становилась невнятней. Я с великим интересом наблюдал за ним. Жуля тоже примолкла и озадаченно уставилась на Лема.

Когда же он вдруг резко оборвал свою речь и мутным взглядом обвел пространство, девушка несчастно посмотрела на меня.

— Лем пьян, — сказала Жуля. — Я никогда не видела его пьяным.

Я решил пропустить мимо ушей эту маленькую оговорку. Пусть и дальше пытаются держать меня в неведении относительно своего старого знакомства. Надо будет — просветят.

— Разумеется. Когда столько выпьешь, трудно не захмелеть.

— Я… Я не пьжан! — выговорил Лем, что-то усиленно обдумывая. — Ето… Это… Эт, как его… П-п-просто я немного уштал…

Внезапно в его глазах отобразилось удивление. Я понял, чему — это до Лема дошло, что он никак не может заставить себя протрезветь. И то дело.

— Иногда, — заметил я, — даже самый яростный трезвенник способен посрамить заядлого алкоголика.

— Ты думаешь? — с сомнением пробормотала Жуля.

— Да, Жюли. Это называется исключением из правила, которое только подтверждает правило.

— Какой ты умный!

— Нет, дело не в этом. — Ну, уж в скромности мне не откажешь. — То, что я сказал насчет исключения, является досужим вымыслом древних философов, подхваченным всяким быдлом в оправдание своих неудач.

— Но как же…

— А Лем просто напился. Нет, вправду, может же поэт хоть иногда напиться до зеленых чертиков? Не все же время трезвым ходить!

— Но ведь он очень стойкий…

— Значит, не судьба, — развел я руками. — Не его день.

Лем мутно глазел на нас, переводя взор с одного на другого, потом вдруг резко сел на лавку, уронил голову на руки и захрапел.

— Ага, а че енто вы тута делаете, ась? — загрохотало у меня над ухом. Пахнуло гарью, перегаром и озоном.

— Лема спаиваем, — ответил я. — Здравствуй, Серот.

— Ну и как, получается?

— Видишь ведь, — кивнул я на храпящего поэта.

— Ага… — Серот осекся.

Через несколько секунд молчания я забеспокоился, обернулся и увидел, что дракоша обалдело пялится на друга.

— Лем, — тихонько позвал он наконец. — Лееем.

— Дрыхнет же, не видишь, что ли? — грубовато сказал я. — Напился и спит.

Серот вытаращил на меня глаза.

— Как такое могло случиться?