Мечи и темная магия

Когда она явилась, чтобы допросить его, он пребывал в камере пыток уже три дня. Главному палачу было дано распоряжение пустить в ход все средства, способные развязать язык арестанту, но при этом непременно сохранить ему жизнь. Все, что говорил Бэмор, следовало записывать — для этой цели рядом с арестантом днем и ночью находился писец. Палачам не следовало доводить своего подопечного до бессознательного состояния, так как в любой момент у Марселлан могло возникнуть желание допросить его лично.

Ян Рей выполняла подобную обязанность с неизменным удовольствием. Визиты в тюрьму позволяли отвлечься от ежедневной рутины, связанной с управлением жизнью города. Положение жрицы Ханхарана обязывало ее проводить большую часть времени так, как предписывали древние традиции и протокол. Она сознавала, что это необходимо, но подчас однообразие начинало ее тяготить.

Здесь, в подземной темнице, она могла стать собой, хотя бы на некоторое время.

Приближаясь к камере, она с удивлением отметила про себя, что никаких звуков оттуда не доносится. Ни стонов, ни рыданий, ни просьб о милосердии. Ян Рей уже начала тревожиться, что палачи пренебрегают своими обязанностями. Но когда она подошла к дверям, которые распахнул перед ней один из Пурпурных Клинков, все ее тревоги немедленно улетучились.

Бэмор был подвешен к потолку вниз головой. Тело его покрывали пятна засохшей крови и фекалий. На полу стоял большой таз, куда стекала кровь и прочие жидкости, извергаемые арестантом. Вне всякого сомнения, таз этот уже неоднократно опорожнялся. Тощий писец с серым лицом сидел на стуле чуть в стороне, в руке он держал перо, на коленях — книгу для записей. На чистых страницах не было выведено ни единой строчки.

— Тривнер, — произнесла Ян Рей.

И толстый человек, сидевший в углу, поспешно вскочил. Под его свободным одеянием перекатывались валики жира.

— Жрица! — воскликнул он, склонившись в низком поклоне. — Какая часть видеть вас здесь, среди нас, недостойных столь блистательного общества.

В его голосе слышалась легчайшая тень улыбки, но Ян Рей относилась к подобной вольности снисходительно. Главный палач был непревзойденным мастером своего дела. Эту должность он получил раньше, чем она стала жрицей, и занимал ее уже более сорока лет. Поговаривали, все это время он ни разу не видел неба.

— Доложите, что сказал заключенный.

— Ничего, жрица, — произнес Тривнер. — Ровным счетом ничего.

Ян Рей удивленно вскинула брови. Бэмор, казалось, смотрел на нее, однако она не могла утверждать это с уверенностью. В камере царил полумрак, а заплывшие глаза арестанта превратились в узкие щелочки.

— Ничего? — переспросила она, бросив взгляд на тощего писца.

Тот молча кивнул.

— Я начал с так называемых воздушных крыльев, — сообщил Тривнер.

Ян Рей знала, какого рода рассказ ей предстоит услышать. Палач имел привычку с упоением описывать пытки, которым подвергал своих подопечных, и с этой особенностью она была хорошо знакома. Рассказывая, он становился похожим на поэта, живописующего самую страстную любовь своей жизни.

— Первым делом я обработал его колени и локти, потом обе голени, — повествовал Тривнер. — Как всегда, действовал не спеша, сначала снял слой мяса, потом хорошенько раздробил кости. Они уже никогда не срастутся. Можете не сомневаться, каждое движение доставляет этому парню невыносимую боль.

— Превосходно, — изрекла Ян Рей. — Но не затягивай свой отчет, Тривнер. Я пришла сюда, чтобы побеседовать с арестантом. Возможно, мне удастся сделать то, что не удалось тебе, — получить ответы на свои вопросы.

Щеки палача на мгновение вспыхнули от обиды, и он несколько раз глубоко вздохнул, дабы обрести душевное равновесие.

— После «воздушных крыльев» я приступил к наиболее распространенному способу воздействия, — доложил он. — Срывал ему ногти и заполнял раны порошком из кабаньих клыков. И одновременно запускал огненных муравьев во все естественные отверстия его тела.

Воодушевление Тривнера явно пошло на убыль, голос его звучал монотонно и сухо.

— Обычно огненные муравьи действуют безотказно, — сообщил он.

— Однако на этот раз они не принесли результата, — напомнила Ян Рей.

Бэмор слегка пошевелился, и веревки, пропитанные кровью, заскрипели. Арестант закашлялся, и его вырвало чем-то черным.

— Уйдите оба и оставьте меня наедине с ним, — приказала Ян Рей.

Тривнер попытался воспротивиться, но жрица властно вскинула руку и закрыла глаза, давая понять, что возражения бесполезны. Палач счел за благо не вступать в спор.

— Я буду ждать в коридоре, — заявил Тривнер, словно это могло служить ему утешением.

— По воле Ханхарана, он откроет мне все, что я пожелаю узнать, — молвила Ян Рей.

Но когда толстый палач и тощий писец покинули зловонную камеру, жрица ощутила легкую дрожь, природа которой была неясна ей самой.

Лишь спустя некоторое время она поняла, что это был страх.