— Отлично. Позвольте попросить у вас лошадь. У меня есть родные на северо-западе. Из-за меня им может грозить опасность. Надо предупредить их, пока еще есть возможность.
— Выбирай любого коня, — моментально отозвался Ариг. — Хотел бы я, чтобы ты отправился с нами, однако вижу — ты лучше знаешь, что тебе делать.
В знак благодарности Вулгхаш коротко кивнул. Когда он направлялся к привязанным лошадям, Марк, несмотря на протесты Горгида, с трудом поднялся на ноги.
— Шарвеш! — позвал он.
Каган Йезда обернулся и остановился, ожидая, пока римлянин подойдет к нему поближе.
— Окажи мне услугу, — тихо сказал Скавр, стараясь, чтобы его мог услышать только один Вулгхаш. — Наложи чары на меч Виридовикса — вон того верзилы с рыжими волосами, — как ты сделал это с моим мечом, чтобы Авшар не напал на его след.
— С какой стати? Я не называл его своим другом. У меня нет никаких обязательств перед ним.
— Он мой друг.
— Насколько я понял, и Туризин Гавр — тоже. Меня это не касается, — холодно ответил Вулгхаш. — Пока Авшар преследует тебя, он не сможет преследовать меня. Вот так обстоят дела. Нет, я не стану выполнять твою просьбу.
— В таком случае, почему я должен позволить тебе спокойно уйти? Мы в состоянии задержать тебя здесь силой.
— Ну что ж, делай как считаешь нужным. Если ты надеешься вырвать у меня магию силой, не смею останавливать тебя. Попытайся! — Каждым своим жестом Вулгхаш выражал презрение к любому, кто нарушил бы клятву дружбы.
Марк почувствовал, как уши его запылали. В конце концов, каган изрядно пострадал из-за римлян. Марк не имел права силой заставлять Вулгхаша делать то, чего он не хотел делать по доброй воле.
— Поступай как тебе угодно, — молвил трибун, отступая в сторону.
На лице кагана появилось живое выражение.
— Если мы еще когда-нибудь встретимся, я хотел бы только одного: чтобы ты был моим другом. Моим
Попрощавшись таким образом с Марком, каган Иезда направился к табуну. Когда аршаум, чью лошадь Вулгхаш выбрал для себя, начал протестовать, Ариг отдал своему воину одну из собственных.
У лошади не было седла, но для Вулгхаша не составляло затруднений ездить верхом и без седла. Он махнул рукой Аригу, ударил лошадь пятками и поскакал в сторону гор.
Трибун вернулся к костру, но сесть для раненого оказалось не легче, чем встать.
— Ложись-ка, — велел ему Горгид. — Ты это заслужил.
Скавр растянулся на земле и уже начал было засыпать, когда одна мысль внезапно пришла ему в голову.
— Боги! — воскликнул он, махнув в сторону разверстого подземелья. — Сам Авшар в любой миг может появиться из этой дыры!
— Проклятие! — рыкнул Гай Филипп. — Все эти невероятные истории, наша встреча… Я совсем забыл об этом ходячем трупе. Сюда, наверное, бежит сейчас половина всех иездов Машиза.
Ариг быстро прикинул: уходить или сражаться.
— Уходим, — решил он.
Аршаумы свернули лагерь с быстротой, которая поразила даже римлян. Разумеется, подумал Скавр, кочевникам не приходилось иметь дела с инвентарем легионеров и их многочисленным имуществом. Аршаумам нужно было лишь свернуть шатры, оседлать лошадей и тронуться в путь.
Они отъехали недалеко, всего на пять или шесть километров к юго-западу от тоннеля. Теперь Машиз был скрыт горами Дилбата.
Хотя путешествие было коротким, но, покачавшись на спине степной лошадки, Марк и Гай Филипп побелели. Когда они наконец спрыгнули с седел, состояние Скавра настолько очевидно ухудшилось, что Горгид сказал повелительным, не терпевшим возражений тоном:
— Сбрось с себя эти тряпки, мне нужно осмотреть тебя.
Врач научился командовать не хуже офицера, и Марк машинально подчинился. Глаза Горгида слегка расширились, но грек был слишком хорошо воспитан, чтобы выдать свои мысли. Он прошелся руками по всей длине резаной раны, запоминая реакцию Скавра на каждое движение пальцев. При этом он бормотал себе под нос по-гречески:
— Краснота и опухоль, боль и жар… — Затем он заговорил со Скавром: — Твоя рана воспалилась.
— Ты не мог бы дать мне какое-нибудь лекарство, чтобы остановить воспаление? Я должен быть в состоянии сесть в седло.
Марку показалось, что Горгид даже не слышит его. Грек сидел, уставившись в огонь. Хотя дышал он глубоко и ровно, он казался отлитым из бронзы; его спокойное лицо застыло. Марк вдруг понял, что врач даже не моргает.
Горгид повернулся и коснулся руками груди трибуна. Его прикосновение было сильным, и оно задело то место, где боль была нестерпимой.
Скавр бессознательно открыл рот, чтобы вскрикнуть, но, к своему изумлению, обнаружил, что руки врача не принесли никакой боли. Скорее наоборот: Марк почувствовал, что резкая боль сменяется теплой волной покоя. На смену смертельной усталости приходило ощущение бодрости, которого Марк не знал с тех пор, как стал пленником Авшара.
Пальцы грека нашли то место в ране, откуда исходил самый сильный жар. При каждом уверенном, сильном нажатии трибун чувствовал, как жар и боль отступают.