Мечи против колдовства

Мышелов тихо позвал их. Было вполне возможно, что эти провинциальные ребята перепугались величия темных речей Ланкмара и заползли под стол. Однако ответа не последовало.

Мышелов позвал громче. Но слышен был только неумолчный гул вентиляторов, хоть и едва более уловимый после четырех дней, в течение которых Мышелов его слышал, чем журчание его собственной крови. Мышелов пожал плечами, опустился в свое кресло и пробормотал:

– Если эти старые болваны с хитрыми лицами сбежали, то что дальше? Предположим, что все оруженосцы Гваэя тоже удерут?

Начиная планировать в уме, какую стратегию изображения легкомысленного ничтожества ему следует выбрать, если это действительно произошло. Мышелов угрюмо глянул на широкое кресло с высокой спинкой, которое стояло рядом и в котором раньше сидел самый смелый с виду архимаг Гваэя. На кресле лежала только слегка скомканная белая набедренная повязка – но в ней было нечто, заставившее Мышелова застыть. Небольшая кучка пушистой серой пыли – и все.

Мышелов тихо присвистнул сквозь зубы и приподнялся, чтобы получше разглядеть остальные кресла. На каждом из них лежало одно и то же: чистая набедренная повязка, слегка смятая, словно ее недолго носили, и внутри – маленькая горка сероватого порошка.

На другом конце длинного стола одна из черных шашек, стоящая ребром, медленно скатилась с доски для мысленной игры и с тихим «тук» ударилась о пол. Для Мышелова это прозвучало как самый последний звук в мире.

Он очень спокойно встал и бесшумно направился в своих сапогах из крысиной кожи к ближайшему арочному проему, который задернул плотными занавесками перед тем, как произнести Великое Заклинание. Серый спрашивал себя, на каком же расстоянии действовало это заклинание и где все-таки оно остановилось, если остановилось вообще. Предположим, например, что Шильба недооценил его силу и оно уничтожило не только волшебников, но и….

Мышелов помедлил перед занавесом и бросил еще один, последний, взгляд через плечо. Потом пожал плечами, поправил пояс с мечом и, ухмыляясь гораздо более храбро, чем чувствовал себя, сказал в пространство:

– Но ведь они же уверяли, что они – самые-самые великие волшебники!

Он протянул руку к тяжелому занавесу, и в этот момент тот дрогнул и закачался. Мышелов застыл на месте с бешено колотящимся сердцем. Потом занавес чуть раздвинулся, и в образовавшуюся щель просунулось оживленное лицо Ививис с широко раскрытыми от возбуждения и любопытства глазами.

– Ну, что, твое Великое Заклинание сработало, Мышелов? – затаив дыхание, спросила она.

Серый позволил своему собственному дыханию вырваться вздохом облегчения.

– По крайней мере, ты его пережила, – сказал он и притянул девушку к себе. Ощущать ее стройное тело прижатым к себе было очень приятно. Правда в этот миг Мышелов приветствовал бы присутствие почти любого живого существа, но то, что это оказалась Ививис, было благом, которое он не мог не оценить.

– Дорогая, – искренне сказал он, – мне казалось, что я, возможно, последний оставшийся в живых человек на Земле. Но теперь….

– Ты ведешь себя так, словно я – последняя на Земле девушка, которую ты уже год как не видел, – колко ответила она. – Здесь не место и не время для любовных утех и интимных шуточек.

Она оттолкнула его, немного ошибаясь насчет мотивов поведения Мышелова.

– Ты убил волшебников Хасьярла? – задала она вопрос, глядя ему в глаза с легким трепетом.

– Я убил некоторое количество волшебников, – с благоразумной осторожностью признался Мышелов. – А вот сколько именно – это спорный вопрос.

– А где волшебники Гваэя? – спросила она, глядя мимо него на пустые кресла. – Он, что, взял их всех с собой?

– А разве Гваэй еще не вернулся с похорон своего отца? – вопросом на вопрос ответил Мышелов, увиливая от темы, но, поскольку Ививис продолжала смотреть ему в глаза, небрежно добавил:

– Его волшебники находятся в каком-нибудь благоприятном месте – надеюсь.

Ививис странно взглянула, на Серого, протиснулась мимо него в комнату, подбежала к длинному столу и посмотрела на сиденья кресел по обе стороны от себя.

– О Мышелов! – с упреком воскликнула она, но в том взгляде, который она на него бросила, было настоящее благоговение.

Он пожал плечами и, защищаясь, сказал:

– Они поклялись мне, что они – волшебники Первого Ранга.

– Не осталось даже фаланги пальца или осколка черепам – торжественно произнесла Ививис, пристально вглядываясь в ближайшую крошечную кучку серой пыли и покачивая головой.

– И даже камня из желчного пузыря, – эхом отозвался Мышелов. – Мои руны были страшными.

– И даже зуба, – в свою очередь подхватила Ививис, с любопытством, хоть и довольно бессердечно, растирая пыль между пальцами. – Ничего, что можно было бы послать их матерям.

– Их матери могут взять эти подгузники и спрятать вместе с теми, что их сыновья носили в детстве, – раздраженно сказал Мышелов, чувствуя себя однако слегка неуютно. – О Ививис, у волшебников не бывает матерей!