Мечи в тумане

– Когда Иссек ходил по земле, он был юным богом – юным богом, говорившим лишь о любви, но его схватили и привязали к пыточной дыбе. Он принес людям воду мира в священном кувшине, но они разбили его.

Тут Бвадрес весьма пространно и гораздо живее обычного (возможно, он чувствовал, что должен чем-то восполнить отсутствие своего служки-скальда) описал житие и, главное, муки и смерть Иссека Кувшинного, так что среди слушателей не осталось ни одного человека, у кого не встал бы перед глазами образ Иссека на дыбе (вернее, на нескольких дыбах по очереди) и не сжалось бы сердце при мысли о страданиях бога.

Женщины и сильные мужчины плакали безо всякого смущения, нищие и судомойки выли в голос, философы затыкали уши.

Стенания Бвадреса достигли душераздирающего апогея:

– И даже когда, о Иссек, твое бесценное тело оказалось на восьмой дыбе, когда ты переломанными руками превратил шейный обруч своего мучителя в изображение кувшина невиданной красоты, ты думал лишь о нас, о святое дитя. Ты думал лишь о том, чтобы сделать прекрасной жизнь даже самых страдающих и обезображенных из нас, твоих ничтожных рабов.

И тут Пульг, сделав несколько неверных шагов вперед и ведя за собой Грилли, опустился коленями на грязные булыжники. Его серебристо-черный полосатый капюшон откинулся на спину, украшенная самоцветами черная маска упала с лица, и все увидели, что оно залито непритворными слезами.

– Отрекаюсь от всех иных богов, – выдавил главный вымогатель между всхлипами. – Отныне я буду служить лишь кротчайшему Иссеку Кувшинному.

Остролицый Грилли, извиваясь изо всех сил, чтобы не запачкаться о грязную мостовую, смотрел на своего хозяина как на полоумного, однако высвободить свою руку из пальцев Пульга все еще не решался.

Действия Пульга не привлекли особого внимания – в этот миг обращенных можно было брать по смердуку за дюжину, – однако Мышелов все видел, тем более что Пульг теперь оказался совсем рядом с ним, и Мышелов мог без труда погладить его по лысине. Человечек в сером испытывал известное удовлетворение, вернее облегчение: если Пульг уже какое-то время был тайным поклонником Иссека, то все его причуды можно было легко объяснить. И одновременно Мышелова пронизало какое-то чувство, похожее на жалость. Взглянув вниз, Мышелов обнаружил, что сжимает в левой руке золотую безделушку, украденную у Фафхрда. Его так и подмывало тихонько положить ее в ладонь Пульгу. «Как было бы уместно, трогательно, хорошо, – думал он, – если бы в миг, когда его захлестнул поток религиозных чувств, Пульг получил бы столь прекрасное напоминание о выбранном им боге». Но золото есть золото, а черный одномачтовик требует такого же ухода, как и судно любого другого цвета, и Мышелов подавил искушение.

Бвадрес широко распростер руки и продолжал:

– Наши пересохшие гортани, о Иссек, жаждут твоей воды. Рабы твои с горящими и потрескавшимися губами молят хотя бы о глотке из твоего кувшина. Мы прозакладываем свои души за одну каплю твоей воды, которая остудила бы нас в этом мерзком городе, проклятом черными костями. О Иссек, низойди к нам! Принеси нам твою Воду Мира! Ты нужен нам, мы стремимся к тебе! Приди же, о Иссек!

И столько было в этом последнем призыве страстной мольбы, что коленопреклоненная толпа подхватила его и начала все громче и громче, словно загипнотизированная, скандировать нараспев:

– Приди же, о Иссек! Приди же, о Иссек!

Эти ритмические возгласы проникли в темную комнату, где лежал пьяный Фафхрд и добрались до какой-то бодрствующей частицы его оглушенного вином мозга, хотя очень возможно, что путь туда уже был проторен упоминаниями Бвадреса о пересохших гортанях, потрескавшихся губах и целительных глотках и каплях. Как бы там ни было, но Фафхрд внезапно пробудился с одной лишь мыслью в голове: еще чего-нибудь выпить, и помня только одно – что где-то еще оставалось вино.

Его несколько встревожило, что рука его не покоится на горлышке стоящего под кроватью кувшина, а по каким-то непонятным причинам находится где-то в районе уха.

Он потянулся было за кувшином и с возмущением обнаружил, что не может пошевелить рукой. Кто-то или что-то ее держит.

Не теряя времени на полумеры, могучий варвар мощно повернулся всем телом, желая одновременно высвободить руку и сунуть ее под кровать за вином.

В результате ему удалось перевернуть кровать на бок и себя вместе с ней. Это его отнюдь не обеспокоило и не причинило никаких неудобств его онемевшему телу. Обеспокоило его другое – вина поблизости не было: он не чувствовал его запаха, не видел кувшин даже краем глаза, не треснулся о него лбом…. а ведь Фафхрд помнил, что оставил не менее кварты как раз для такого случая.

В то же самое время он начал смутно догадываться, что каким-то образом прикреплен к тому, на чем спал, в особенности в районе кистей, плеч и груди.