Мечник. Око Перуна

Но увы, твой лучник, пустивший стрелу в самом начале битвы, достиг гораздо большего, чем мог вообразить. Жаль, что он никогда об этом не узнает, он был бы горд: стрела попала в один из блоков и перебила трос. Пока ветер попутный, корабль движется нормально. Но если направление ветра переменится или начнется шквал, то я не смогу в одиночку управлять парусами. Мне обязательно нужен помощник. Если это вдруг случится, мы оба можем погибнуть, вот именно поэтому я решил поговорить с тобой начистоту. Мы вместе доплывем до берега, ты согласен, славный конунг?

Харальд тем временем несколько успокоился, увиденное по-прежнему удивляло его, но не внушало суеверного трепета. Кроме того, онемение в теле стало понемногу проходить.

– Согласен, грек. Но скажи мне, как ты можешь верить мне? Что будет, если я передумаю, как только действие твоего снадобья закончится?

– Я наслышан о тебе, Харальд. Ты смел, но умен. Ты должен был понять, что иного выхода у нас с тобой нет.

– Почему ты противопоставляешь смелость и ум?

– Опыт… У умных людей обычно богатое воображение. Оно их и подводит: рисует наглядно все возможные варианты опасности, пугает тем, чего нет. Ты должен понять, что для тебя в сложившейся ситуации на самом деле выгодно.

– Хорошо. А из луков стреляли и огнем нас поливали тоже твои хитроумные эээ… как ты сказал, «механизмы»?

– Да, конечно. Без них я вряд ли бы заплыл так далеко от родного дома. В морях по всему свету полно желающих поживиться за чужой счет. Но обычно хватало демонстрации огнемета для того, чтобы желание «познакомиться поближе» резко сменилось желанием убежать подальше. Ты был первым, кто кинулся на абордаж, несмотря ни на что.

– Почему же ты плаваешь один? Неужели Царьград оскудел смелыми воинами?

– На то есть свои причины, возможно, я расскажу тебе о них. Потом.

Харальд посмотрел вдаль, туда, где, по его расчетам, должен был остаться его корабль:

– Да, теперь я вижу, что нужно было послушаться Эйнара.

– А что говорил Эйнар?

– Говорил, что лучше бы нам пройти мимо.

Грек печально улыбнулся:

– Прав был твой Эйнар.

– Но подожди, а кто со мной рубился, когда я запрыгнул на эту палубу? И тут «механизмы»?

– Ну, можно и так сказать. Только с тобой никто не рубился. Рубился ты. И вот посмотри, во что ты превратил моих верных деревянных «матросов».

Седобородый капитан подтащил к сидящему на ящике Харальду большую куклу, сделанную из легких жердей и одетую в доспехи из тонких досочек. Вся верхняя часть ее была жестоко разрублена, со всех сторон торчали, болтались щепки и кусочки ткани.

– Куклы складные и были закреплены вдоль бортов. Если потянуть за трос, они поднимались. В южных морях суеверные пираты порой пугались их больше, чем огня. Огонь-то для них штука привычная. А вот корабль с мертвецами увидишь не каждый день. Среди африканских пиратов часто рассказывают легенды о «мертвом» корабле: кто встретит его – умрет. Так вот, я специально сделал головы своим храбрым манекенам похожими на голые черепа. Ох, драпали же они – только весла сверкали! Ну да теперь мое деревянное войско отвоевалось.

– А вырубила меня тоже одна из этих твоих деревянных кукол? – В голосе Харальда звучало сомнение.

– Нет, конунг, ты пал жертвой вот этого вот полена и вот этой вот руки, – грек поднял вверх свою не особенно мощную, но крепкую и жилистую руку, – извини, я не мог предложить тебе честного поединка: пришлось действовать подручными средствами.

Харальд, который до той поры только хмурился, недоверчиво щурился, временами недоуменно крутил головой, посмотрел на полено, на воздетую вверх худую руку и весело расхохотался.

Живете

День сторожевого отрока начинался вполне обычно. Наряд вышел на службу рано утром, сменив ночной дозор. Стражи торопились по домам: поесть и выспаться. Десятник свежей смены расставлял отроков по обычным местам. Доброшка уже почти привык к службе. Его, как самого молодого и зоркого, поставили на высокую северную башню – оглядывать окрестности: нет ли где пожара, не идет ли враг, не творится ли какого беззакония. Конечно, беззаконие с башни не разглядишь, а вот пожар или врага – вполне. Впрочем, врагов он за прошедшие два месяца еще не видел, а вот пожары случались.

Доброшка потрогал пояс, который подарил ему Илья, поверстав в службу. На поясе был привешен небольшой кошель (увы, пока пустой), его старый ножик и его новая гордость – небольшой боевой топорик, тоже подаренный Ильей. Этот топорик и лук (тот самый, из которого стрелял Доброшка в памятный день своего триумфа) составляли его небольшой арсенал.

За прошедшее время он как свои пять пальцев изучил вверенный ему пост на северной башне и до малейшего кустика рассмотрел ближайшую округу. Если раньше поле, зеленый лес вокруг и кустарник казались ему зеленой кашей, рассеченной серебристым изгибом реки, то теперь он мог заприметить и различить даже ежика, перебежавшего дорожку на опушке леса. Окружающий мир наполнился логикой и смыслом. Жизнь за два месяца вошла в ставшую уже привычной колею.