Мечников

Толстой держал поводья и внимательно слушал.

Внимательно? Да — если верить Мечникову. Но Толстой просто молчал — если верить Толстому…

4

Но если верить Толстому, то речь у них вообще шла не о том! То есть о том, конечно, — о чем еще могли вести они главную беседу! О науке, религии, смерти, нравственности. Но не так все это началось, не с того… Если верить Толстому…

«Я начал разговор с того, как тяжело иметь слуг, — рассказывал Лев Николаевич. — Иногда старик слуга ходит за молодым. Мечников мне ответил: „Да, я расскажу вам вот какой случай…“ и рассказал, как у его знакомой семьи французского буржуа, живущей в своем поместье, кажется, где-то недалеко от Парижа, у всех членов семьи стали часто повторяться заболевания аппендицитом. Знакомые эти просили Мечникова приехать к ним, чтобы постараться найти причину этих заболеваний. Мечников поехал и, осмотрев все у них очень внимательно, сказал им: „Ничего нет удивительного, что вы хвораете: вы едите испражнения своих слуг“. Оказалось, что в доме не было устроено для прислуг отхожих мест, и они для своих надобностей пользовались огородом. Рассказав это, Мечников прибавил: „Вот видите, наука приходит к тем же выводам“. Это en toutes lettres.[40] И, представьте, он прислал мне свою книгу,[41] и там рассказан этот случай, и повторяется это там в тех же выражениях. Я и замолчал… Он — милый, простой человек, но как бывает у людей слабость — другой выпивает — так и он со своей наукой».

Вот как выглядит эта встреча в пересказе Другой Стороны, изложенном А. Б. Гольденвейзером! Примерно то же самое Мечников прочел у «одного приближенного Толстого»[42] и счел нужным привести свой вариант разговора об аппендиците (который, разумеется, повторялся в семье, а не по нескольку раз у членов семьи) и попрекнул «приближенного» за то, что тот придал его словам «совершенно неверный характер чего-то совсем бессмысленного». Мы привели это место в изложении Гольденвейзера, из которого видно, что характер «чего-то бессмысленного» придал его словам сам Толстой. Кстати, в «Этюдах оптимизма» Мечников действительно пишет, что плохое отношение к прислуге «безнравственно с точки зрения блага самих хозяев». Но случая с семейством знакомого буржуа, да еще «в тех выражениях», в книге нет. Толстой тут малость присочинил.

Да и вспомнил-то он этот эпизод лишь пять месяцев спустя (запись Гольденвейзера относится к его приезду в Ясную Поляну 4–5 октября). Маковицкий записал рассказ Толстого уже 1 июня, и запись эта передает более непосредственную реакцию Льва Николаевича на встречу с Мечниковым.

«Л[ев] Н[иколаевич] рассказывал, что когда они ехали с Мечниковым вдвоем, то он начал говорить Мечникову о науке, желая узнать его религиозно-нравственные основы, и увидел, что у него никаких религиозно-нравственных основ нет. „Я ему начал говорить: вы ведь знаете, как я себе представляю знания? В виде сферы, из центра которой идут радиусы. Они (могут быть) бесконечны, так и знания одни (могут быть) бесконечны. Для верности формы сферы нужно, чтобы радиусы были одинаковы, а здесь как же может быть, когда радиуса знания своего народа никакого нет, совершенно не знают меньших братьев, какое же это может быть знание?“ Когда я ему это сказал, он ничего не возразил. Из этого я понял, что ему совершенно неинтересна религиозно-нравственная сторона. Я ого не виню ни капли, потому что он очень милый человек, понятный, он всю свою жизнь посвятил своей науке».

Как, однако, непохожа версия одного и того же разговора, изложенная одним и тем же его участником 1 июня и 4 [или 5] октября! Совпадают только финалы обоих пересказов. Милый, простой человек этот Мечников; посвятил всю жизнь науке, вот и носится с нею как с писаной торбой! Толстому, вероятно, нравилась эта мысль: добрая, христианская и — полностью уничтожающая.

Да и как им было прийти к согласию, если религиозный моралист говорил ученому о науке и при этом желал узнать его религиозно-нравственные основы, а ученый убеждал моралиста, что наука не может исходить из нравственных норм, а как бы автоматически приводит к ним!

Лошадь бежит весело: копыта ее, словно маленькие гранатки, крошечными взрывиками, вздымающими клубочки пыли и оставляющими воронки подковообразных следов, отмечают их путь.

Они сидят рядом в тесном шарабане.

Они соприкасаются плечами, но между ними стена.

Мечников все говорит, говорит, торопясь и немного нервничая; Толстой делает вид, что внимательно слушает, и потихоньку радуется, что не наступает тягостное молчание… И так они въезжают в Телятинки.

Это — если верить Толстому.

5