Глубоко веруя, что только наука может быть достойным поприщем для приложения, сил молодежи, он не упускал случая показать ей бесполезность, как ему казалось, революционной борьбы и не случайно о своей встрече с Бакуниным поведал в воспоминаниях о Сеченове. Он отлично понимал, какое воздействие производит на читателя эффект контраста.
Не упомянув про апельсиновый сад вокруг дома и летнюю террасу, на которой их принял Сеченов, Мечников продолжает:
«Трудно представить себе в самом деле более резкий контраст, чем тот, который оказался в характерах этих двух русских знаменитостей. С одной стороны, кипучая натура, не знающая меры, вечно переливающаяся через край совершенно поверхностного бушевания; с другой — мысль и дело, идущие из самой глубины души. Каждое слово Сеченова, прежде чем выйти наружу, подвергалось строгому контролю рассудка и воли».
Мечникова поразило лицо Сеченова — скуластое, смуглое, попорченное оспой; его темные проницательные глаза.
Автор «Рефлексов головного мозга», наделавших столько шума в обществе, принял юных соотечественников как равных, без менторской солидности. Разговор зашел о роли положительных знаний в жизни общества; Сеченов рассказал о своих последних работах и прочел вслух только что законченную статью.
На другой день Илья прибежал к Сеченову один — «излить перед ним» свои «помыслы». Мечников горячо протестовал против распространенного мнения (особенно среди физиологов), что разгадку тайн жизни следует искать только в физико-химических процессах, протекающих в организме. Илье Ильичу уже тогда было ясно, сколь важную роль в понимании биологических закономерностей должна сыграть сравнительная эмбриология. Сеченов с пониманием отнесся к юному естествоиспытателю, обнаружив более широкие взгляды, чем большинство его коллег.
С этого времени началась их дружба, которой, правда, суждено было тут же прерваться, ибо Сеченов вскоре покинул Италию. По иронии судьбы Илье пришлось сблизиться с «другой знаменитостью», столь чуждой ему по взглядам.
Ковалевский уже продал все, что мог, и должен был возвращаться в Россию; к тому же ему надо было сдать экзамены и защитить диссертацию на степень магистра. С ним уехали Ножин и Стуарт, и для не переносящего одиночества Ильи стало подлинным благодеянием, что Бакунин со своими приверженцами перебрался в Неаполь. Теперь после многочасовых бдений над микроскопом Мечников обедал в шумном обществе бакунинского кружка, за которым в небольшом ресторанчике был закреплен столик.
Обеды нередко затягивались допоздна. Бакунин громогласно проповедовал свои идеи; его молодые соратники схватывались в жарких спорах.
Споры мало занимали Мечникова: они напоминали то, что совсем недавно он слышал в Женеве. Охотнее всего Илья беседовал с молодой англичанкой мисс Рив, которая хорошо знала Герцена и много рассказывала о нем.
Неожиданно в Неаполе вспыхнула холера.
Город огласился несмолкающим колокольным звоном; по кривым улочкам потянулись мрачные процессии. За гробами шли толпы людей в длинных белых покрывалах с прорезями для глаз; в руках они несли чадящие факелы, и потом еще долго по улицам стлался черный дым.
Город был в панике, и, надо сказать, Мечников не принадлежал к тем немногим, кто встретил бедствие с философским спокойствием. Оставалось еще семнадцать лет до открытия Кохом холерной «запятой». Илья не смел и думать, что придет время, когда он сам вступит в борьбу со страшной болезнью и даже будет пить культуру смертоносного микроба. Юный естествоиспытатель с удвоенной силой накинулся на ракообразных, но занятия его стали утомлять.
К тому же из-за нескончаемых серенад Илья все эти месяцы скверно спал, а теперь, когда нервы оказались натянутыми сильнее, чем струны гитар, он почти вовсе лишился сна. Однажды в сердцах он вылил на голову незадачливому певцу ведро помоев, однако несложный расчет показывал, что на всех неаполитанских влюбленных помоев не напасешься.
По вечерам в ресторанчике, видя мрачное состояние своего обычно оживленного собеседника, мисс Рив стала над ним подтрунивать. Веселая и беспечная, она оставалась беззаботной и вовсе не боялась холеры.
Но однажды англичанка не пришла к обеду, что всех встревожило, ибо прежде ни одного обеда она не пропустила Бакунин пошел узнать, что случилось, и застал мисс Рив в постели.
На следующий день она умерла…
Эта смерть окончательно выбила Мечникова из колеи Сильно переутомленный, взвинченный, он уже не мог продолжать свои занятия и поспешно уехал в Геттинген…
В Геттинген, а не в Петербург.
Об этом пишет Ольга Николаевна, и то же следует из четвертого отчета Мечникова о его пребывании за границей; отчет датирован 14/2 декабря 1865 года и кончается словами:
«Из Неаполя я переехал в Геттинген, куда только что приехал и где намерен пробыть до конца семестра…»