Мечта дилетантов

– Я верю в любые чудеса и это не мое дело. Если он убийца, то его осудят, если он невиновен, его отпустят. Это не мое дело – комментировать такие страшные преступления.

– Но Паушкин работал в вашем отделе.

– В моем. И сидел рядом с моим кабинетом. В соседнем. Он сейчас закрыт и опечатан. И не нужно меня о нем спрашивать. Я вам все равно ничего не скажу. Все, что нужно, я уже рассказал следователю и вашему напарнику, первому адвокату.

– Мне нужно было узнать о ваших личных отношениях с Паушкиным.

– Нормальные. Мы с ним никогда не спорили. Ровные, нормальные, уважительные отношения.

– А с Абасовым вы спорили?

– Нет. Тоже никогда не спорили и не ссорились. Я вообще предпочитаю сохранять со всеми ровные, приятельские отношения.

– Вы знали Алдону Санчук до того как она вышла замуж и стала Алдоной Абасовой?

– Знал. Она работала у нас. Милая, симпатичная, умная женщина.

– У нее были друзья в аппарате?

– Может, и были. Я точно не знал.

– А Нелли Бродникова? Вы помните такую?

– Конечно, помню. Кто вам сказал про Бродникову?

– Значит, это правда?

– Я не знаю. Не буду ничего комментировать. Вы должны понять мое состояние. Алдона Санчук стала супругой нашего бывшего вице-президента, а Бродникова была женой бизнесмена, которого убили. Зачем мне вообще про них вспоминать. Я не хочу неприятностей, и вы должны меня понять.

– Понимаю. Но и вы должны меня понять. Я ведь адвокат Абасова и должен каким-то образом собрать факты, чтобы ему помочь. В день убийства Абасов приходил на ваш этаж и устроил разгром в кабинете вашего заместителя. В соседнем кабинете, господин Орочко. И вы ничего не слышали?

– Представьте, что нет. Ничего не слышал.

– И не знаете, кто туда приходил?

– Не знаю.

– Но вы видели Абасова?

– Нет, не видел.

– Разговор у нас явно не получился, – огорченно заметил Дронго.

– И не может получиться. Я ничего не знаю. Все, что я знал, я уже давно рассказал. И ничего выдумывать не хочу.

– Не нужно, – согласился Дронго, – значит, вы ничего не можете сообщить насчет неприязненных отношений между Абасовым и Паушкиным.

– Ничего. Я этого не замечал.

– А какие отношения были у Абасова с Ребриным?

– При чем тут Дмитрий Григорьевич? Он никого не убивал. Какое он имеет отношение к нашему разговору?

– Поэтому я и спрашиваю. Ведь Ребрин знал, что его хотят заменить на Абасова. И, наверно, не очень тепло относился к своему возможному преемнику, из-за которого должен был оставить место в руководстве банка.

– Я этого не знаю.

– А теперь давайте поговорим о вас, – предложил Дронго.

– Что вы хотите? – пискнул от испуга Орочко.

– Благодаря трагедии, которая произошла в отеле «Марриот», для вас освободилось вакантное место вице-президента. По непонятному совпадению убили вашего заместителя. При этом сначала разгромили соседний кабинет, а вы умудрились ничего не заметить и не услышать. Наконец вы ничего не хотите говорить об отношениях в вашем банке между руководителями. Получается, что вы один из самых подозреваемых лиц, на которых давно должен был обратить внимание следователь.

– Не смейте так говорить, – шепотом попросил Вячеслав Константинович, – вы меня подозреваете? В чем?

– Как минимум в нежелании сотрудничать с правоохранительными органами, – строго сказал Дронго, не уточняя, что адвоката нельзя отнести к правоохранительным органам и он вообще не адвокат.

– В каком нежелании? Я рассказал все, что я знал. Почему вы так говорите? И если меня хотят выдвинуть вице-президентом, то в этом я не виноват.

– Не сомневаюсь. Тогда говорите откровенно. У Алдоны Абасовой были друзья в вашем аппарате. Вы работаете здесь достаточно давно и всех знаете?

– Только Бродникова. Об остальных я не знаю.

– А у вашего бывшего заместителя Паушкина? Кто был его самым близким другом?

– У него не было ни одного близкого друга, – немного подумав, ответил Орочко, – но, может, Радик Файзулин. Они раньше вместе работали в Подольске, но Радик перешел в центральный офис гораздо раньше Леши Паушкина. Он у нас программист. Три недели сидел в Хельсинки, работал там и все время звонил сюда, чтобы помочь с расследованием убийства Паушкина. А сегодня с утра уже успел обегать всех вице-президентов.

– Где сейчас этот Радик?

– Наверно, на обеде, – посмотрел на часы Вячеслав Константинович, – но я точно не знаю.

– Понятно. Последний вопрос. Сколько лет Файзулину?

– Двадцать девять. Или тридцать. Не больше.

– Спасибо. И учтите, что вы пытались не отвечать на мои вопросы. Я об этом всегда буду помнить, – строго сказал на прощание Дронго, выходя из кабинета.

Соседний кабинет был опечатан. Дронго посмотрел на замок и бумагу с печатью. Затем оглянулся по сторонам. В конце концов, сейчас его никто не видит. И это не такое страшное преступление. Он достал из кармана несколько икуссно сделанных отмычек, которые ему подарили еще пятнадцать лет назад. И довольно легко открыл дверь, разрывая бумагу с печатью. Вошел в кабинет. Маленькая комната. Очевидно, здесь уже успели все убрать. Стол, стулья, телефон, шкаф. Что здесь можно было искать?