Мечта для нас

Юноша потянулся к моим рукам, вогнав меня в глубокий шок. Я затаила дыхание, когда он потянул меня за пальцы, заставив расположить их над клавишами. Руки у него были теплые, но ладони и подушечки пальцев жесткие. Я мельком подумала, что это, наверное, из-за того, что он много лет играл на разных музыкальных инструментах, но спрашивать ничего не стала. Если задам вопрос, Кромвель в моих глазах потеряет часть своей загадочности.

– Играй, – велел он.

Я нахмурилась:

– Что именно играть?

Юноша посмотрел на меня так, словно я вдруг начала изъясняться на иностранном языке, который он не понимает.

– То, что тебе нужно.

– Нужно?

Я озадаченно покачала головой.

– Играй. – Кромвель нахмурился. – Просто играй.

Я закрыла глаза, начала играть и тут же нервно сглотнула, осознав, что играю написанную Кромвелем мелодию. Закончив, я набрала в легкие побольше воздуха и встретилась взглядом с юношей. Он сдвинул темные брови и смотрел на меня непонимающе. И тут меня осенило.

– Ты просто играешь то, что у тебя на сердце, да? Тебе не нужны ноты, ты просто… играешь.

Лицо Кромвеля словно заледенело, и я поняла, что права. Он понятия не имел, что другие люди так не делают, потому что не могут. Я ощутила легкое головокружение при мысли о том, что Кромвель, очевидно, может сесть за фортепиано и играть собственные мелодии, которые просто пришли ему в голову в данный момент.

Руки парня запорхали над клавиатурой. Я смотрела на его покрытые татуировками пальцы: черепа и выбитые на коже цифры резко контрастировали с белыми и черными клавишами. И все же эти пальцы смотрелись здесь очень органично.

Мне стало трудно дышать. За время болезни мои легкие сильно ослабли, и мое состояние даже не думало улучшаться. Но сейчас во мне словно натянулась тугая струна, потому что я слушала удивительную, невероятную музыку, льющуюся из пианино. Моя душа словно покинула тело. Я вспомнила, как той ночью Кромвель играл нечто настолько печальное, что у меня слезы навернулись на глаза. И вот теперь я сидела рядом, наблюдала, как он играет, и чувствовала, что прикоснулась к чему-то божественному. Не могу описать это другими словами.

Наконец я набралась смелости и взглянула на его лицо. Глаза Кромвеля были закрыты, вечно насупленное выражение исчезло с его лица, сменившись чистым покоем. У меня защемило сердце, я широко открыла глаза.

Кромвель Дин был так прекрасен.

В животе у меня словно запорхали бабочки, в груди возникло странное, пугающее чувство. Я запаниковала. Захотелось прижать ладонь к груди, вскочить и убежать подальше от этого человека, из-за которого в голове рождались такие мысли. Нет, нет, нет, нет… Нельзя… нельзя позволить себе такое…

Кромвель резко изменил темп, и я отвлеклась от своих переживаний. Все его тело двигалось в такт ритму, и я не сомневалась: он даже не осознает, что движется.

Играть и творить – для него это было так же естественно, как дышать.

Я замерла, не решаясь разрушить очарование момента. Будь моя воля, я сидела бы на этом табурете до тех пор, пока Кромвель не устал бы играть. Я смогла выдохнуть, лишь когда он закончил, и эхо музыки, которую я еще никогда в жизни не слышала, смолкло.

Затихла последняя нота, и глаза Кромвеля распахнулись. Он стиснул зубы, и незамутненная радость исчезла с его лица, сменившись глубокой печалью. Он вспомнил, что находится в музыкальном классе, рядом со мной, а не в том сказочном мире, куда уносила его музыка. Он снова мучился, лицо его исказилось от боли.

Сейчас, находясь так близко, я поняла: даже во время игры он страдал.

– Кромвель… – прошептала я, борясь с внезапным желанием обнять юношу. Он выглядел таким одиноким, остался один на один со своей пустотой.

– Это было… У меня просто нет слов… Как?

– Это из-за концерта, – проговорил он так тихо, что я едва расслышала.

– Что?

Кромвель опустил голову и потер лицо ладонями.

– Я думал… – Он вздохнул. Мне показалось, он не закончит предложение, но, к счастью, я ошиблась. – Я думал о концерте. – На миг он плотно сжал губы, словно пытался сдержать рвущиеся наружу слова, но потом, кажется, решил, что должен выговориться. – Думал о той ночи… О музыке… – Он не мигая смотрел на белую стену, возле которой стояло фортепиано. – Думал о…

Я сглотнула. Хотелось спросить: «Обо мне?» Но вопрос так и не сорвался с моих губ. Только не сейчас, не после всего, что было. Нужно немедленно это прекратить, нужно уйти от Кромвеля. В самом начале нашего знакомства он вел себя очень грубо, недружелюбно, и можно было не обращать внимания на его привлекательность. Можно было не замечать, как перекатываются мышцы под его кожей, превращая татуировки в живое произведение искусства.