Мечта для нас

Я подумала о предстоящих испытаниях: пройдут считаные дни, в лучшем случае – недели, после чего я потеряю способность двигаться и дышать. Я понимала, что Кромвель – самый виртуозный музыкант из всех, чью игру я когда-либо слышала, а еще я знала, что хочу его.

Пока еще могу.

Мы оба этого хотели.

Я слегка подтолкнула Кромвеля, заставив поднять голову, и прижала ладони к его щекам. Он посмотрел на меня снизу вверх, и мгновение я любовалась его лицом, впитывала каждую черточку. Пусть в моей памяти он навсегда останется таким, беззащитным и открытым, как сейчас, когда он впустил меня в свое сердце. Я останусь там навсегда.

Мне бы хотелось остаться в его сердце навечно.

Наклонившись, я прижалась губами к его губам, чувствуя соленый привкус его слез и холодный – дождя. Я взяла его за руку и потянула за собой, к кровати.

Слова нам не требовались. Я не хотела отбрасывать тень на идеальную музыку, отзвук которой еще дрожал в воздухе. Сейчас в комнате остались только мы с Кромвелем и тишина, только это целительное молчание.

Я шагнула к юноше и дрожащими руками потянула вверх край его свитера, так что обнажился живот, покрытый причудливыми узорами. Кромвель стянул свитер через голову, за что я была ему очень благодарна, и бросил на пол. Я коснулась его смуглой груди, она вздымалась и опадала под моими пальцами. От его взгляда у меня подкосились ноги.

Обожание.

Я подалась к нему, поцеловала его грудь и услышала, как дыхание стало хриплым. Он позволял мне вести. Мой английский парень только что показал мне свое неприступное сердце.

Я подняла руки и стала расстегивать пуговицы пижамы, но пальцы уже так ослабли, что у меня ничего не получалось. Кромвель подошел ближе, мягко взял меня за запястья, поднес мои руки к губам и стал целовать пальцы, один за другим. У меня задрожала нижняя губа при виде этого зрелища. Потом он направил мои руки, так что они обняли его за талию, а сам наклонился и стал меня целовать – легко, почти невесомо, так что наши губы едва соприкасались. Я почувствовала, что он расстегивает пуговицы пижамы.

Я провела ладонями по его торсу, и холодная кожа под моими руками становилась теплой. Кончиками пальцев я обводила контуры татуировок: спирали, ноты, повисшие на изогнутом нотном стане, щит, выбитый в центре груди, и красную ленту под ним с надписью «Папа».

При виде этой татуировки у меня защемило сердце, а потом пижамная рубашка распахнулась, и я заставила себя глубоко вдохнуть, а потом выдохнуть, зная, что сейчас видит Кромвель. Под рубашкой у меня ничего не было, только шрам – настоящая я.

Кромвель смотрел на результат моей многолетней борьбы, и я затаила дыхание, испугавшись, что зрелище покажется ему слишком уродливым. Я боялась, что…

Из моего горла вырвался тихий всхлип: Кромвель наклонился и прижался губами к вздувшейся коже. Он целовал шрам сверху донизу, каждый дюйм проклятого рубца, говорившего миру о моем неполноценном сердце. Я задрожала всем телом.

Кромвель сжал мое лицо в ладонях. Рубашка упала на пол, и мы остались стоять, открытые друг другу.

– Ты прекрасна, – прошептал он.

Эти слова, этот голос ласкали мой слух, как дивная симфония.

Я улыбнулась – меня хватило только на такой ответ, все слова вылетели из головы, потому что Кромвель нежно меня поцеловал. Мы избавились от остальной одежды, и юноша, не отрываясь от моих губ, опустил меня на кровать и лег рядом.

Он целовал и целовал меня, и я чувствовала себя такой желанной, мне не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась. Мы занимались любовью, глядя в глаза друг другу, и я чувствовала, что Кромвель послан мне небом. Он вошел в мою жизнь именно тогда, когда я больше всего в нем нуждалась. Когда начнется настоящая борьба, мне понадобятся все возможные союзники, которые захотят встать на мою сторону.

Я отвела темную прядь волос, упавшую ему на глаза; мы оба тяжело дышали. Мои руки скользнули по его щекам, но он снова поймал их и стал целовать пальцы. Словно он поклонялся мне как божеству. Словно благодарил меня уж и не знаю за что. Но мне тоже хотелось, чтобы со мной он чувствовал себя желанным.

Мы были вместе недолго, но когда твое время ограничено, любовь ощущается сильнее, быстрее, глубже. При мысли об этом я широко открыла глаза, потому что…

– Я влюбляюсь в тебя, – прошептала я, решив следовать зову сердца и сказать всю правду. Кромвель улыбнулся, взгляд его синих глаз не отрывался от меня ни на секунду. Я погладила его по щеке и сглотнула. – Я влюбляюсь в тебя, Кромвель Дин, влюбляюсь безумно.

Кромвель прижался к моим губам, и я закрыла глаза, потому что он беззвучно сказал мне о том, как сильно хотел услышать эти слова. Я улыбнулась, чувствуя, как его сердце бьется рядом с моим, бьется сильно – мое слабое сердце отчаянно старалось не отставать.

Кромвель прижался лбом к моему лбу.

– Я тоже в тебя влюбляюсь, – сказал он надломленным, хриплым голосом. Мое сердце впитывало эти слова, как цветок, пьющий солнечные лучи. Кажется, оно даже стало биться ровнее и сильнее.

– Кромвель…