– Да, кстати… Давно хотел с тобой побазарить. Короче. Если ты еще вздумаешь в своей газетенке всякие гадости про нас с Вованом писать… Ну, в общем, ты поняла!
– Я все поняла, Шурик! – с готовностью ответила Авилкина.
В ее душе происходило не пойми что.
– Ну тогда пока! – Шурик помахал рукой. – Будь здорова, тезка, блин!
И он ушел своей хулиганской, нахальной походкой. А Санька осталась сидеть на скамеечке.
Запершись в своей комнате, Жуль уже в четвертый раз перечитывал скопированное им письмо. Что-то тут было не так. Ну не мог, не мог Терминатор написать такое вот! Тем не менее письмо существовало. Вовка понимал, что теперь ему ничего другого не остается, как начать шантажировать Терминатора. Потому что обнаружить
Вовка почувствовал, что у него ум заходит за разум. И подумал вдруг: «А не подсунуть ли это письмо Авилкиной?» Эта мысль неожиданно понравилась ему: «Во, точно! Она же любит всякие журналистские расследования. Вот пусть и расследует! Такой в школе шум подымется! И тогда Терминатору точно станет не до меня. А Терминатор тоже этого так не оставит, он обязательно постарается Авилкиной рот заткнуть! Во, пусть они и воюют, пока друг дружку не сожрут. А я на все на это полюбуюсь со стороны!» – Вовка представил, какая буча поднимется в школе, если Санька решится опубликовать письмо в газете. «Только все надо сделать по-умному! – решил Жуль. – Так, словно я к этому вообще никакого отношения не имею!..»
А Саня Авилкина, ничего не подозревая о коварных планах своего одноклассника, сидела дома возле компьютера. Нужно было писать передовую статью для очередного номера «Большой перемены», но ничего путного Саньке в голову не шло. Перед ее мысленным взором снова и снова прокручивалось недавнее происшествие на бульваре: наглые рожи Геши и Толяна, их издевательское хихиканье, собственные страх и злость, позорные слезы… И конечно же снова и снова Санька вспоминала чудесное спасительное появление Шурика Лысого. Того самого Шурика, над которым Санька в числе прочих школьных двоечников так нещадно издевалась в своих статьях. И не то чтобы Саньке было сейчас стыдно за те статьи. Пне то чтобы ее мнение по поводу двоечников вдруг переменилось. Но Авилкина неожиданно смутно ощутила, что ее черно-белый мир дал небольшую, но очевидную трещину. Раньше в этом ее мире все было ясным и определенным. Санька не сомневалась, что двоечник и второгодник ну никак не может быть хорошим человеком. Что учитель, даже изредка позволяющий себе кричать на учеников, – это плохой учитель, которого нельзя подпускать к детям даже на пушечный выстрел. Что хороший человек хорош всегда. А если хороший с виду человек совершает что-то плохое, значит, он никогда и не был хорошим. Он просто раньше ловко притворялся, а, по сути, всегда был плохим. Короче, Авилкина не давала людям права на ошибки. И, если уж говорить честно, она никому никогда до конца не верила. Даже, возможно, собственным родителям.