Мечта на миллион

Наташа просыпается среди ночи. Странные сны не дают ей покоя. Как будто она идет по бесконечной степи, ковыль прижимается к ее ногам, а кто-то высоко-высоко поет песню. И ей необходимо, просто необходимо записать слова этой песни. Это чужой язык. Но она почему-то его понимает. Это песня степи и великого народа, что здесь когда-то жил. И ей кажется, что она тоже когда-то здесь родилась.

Э-ге-гей! – хочется ей закричать.

Но вместо этого она идет к компьютеру, и руки сами начинают писать.

И теплеет на пальце колечко с бирюзой, что помнит старый сундук и свою хозяйку Агуй Гохон. Ее прапрабабушку.

Сказка о неумелом охотнике

Степь была бесконечная.

Если закричишь: «О-го-го», – то кажется, что ответ никогда не вернется. Летом было жаркое, высыхали травы, приходилось стада овец далеко-далеко гонять. А на охоту скакать и скакать.

А зимой холодно. Метель метет. Иногда из юрты даже выйти нельзя. Лучше переждать, отсидеться.

В такие длинные вечера бабушка Айгулай любила сказки рассказывать.

А может, и не сказки это вовсе. Кто знает.

Усаживала она детей на старую шкуру и начинала свой рассказ.

Давно-давно это было. Когда еще про советскую власть не слыхали и огненной воды не нюхали. Жили по традициям шаманов, дедов и отцов. У каждого своя роль в семье, каждый за что-то отвечает. Девочки все больше по хозяйству, ведь столько дел за короткое лето нужно переделать, чтобы зимой тепло и сытно было.

Мужчины, понятно, охотились и овец пасли.

Все по правилам, все как положено и заведено.

В семье Эндегея последыш родился. Долго его ждали. Радовались. Старые уже родители, а тут помощь будет. Отца на охоте заменит, матери по хозяйству поможет.

Родился белый лицом, пальцы на руках длинные, глаза умно смотрят. Ни на кого не похожий. Родители удивляются: «В кого бы это? Не было в их семье таких белолицых да красивых».

Растет малыш, агукает, не капризничает, родителям не мешает.

Отец его на руки берет, показывает снаряжение для лошади, мужские инструменты. Отворачивается Онгудай, не интересно ему.

А вот когда мать нитки разматывает, ковер вышивает, он тут как тут. Пальчиком в рисунок тычет, говорит ей что-то по-своему.

Сердится отец, а мать защищает: «Да маленький еще. Подрастет, поймет, что не мужское это занятие – ковры вышивать да нитки разматывать».

Вот и четырнадцать лет исполнилось. Весной на первую охоту. Волнуется отец, больно уж сын беленький да неприспособленный. Стыдоба, а не мужик.

Выехали. Сидит Онгудай на лошади как каменный. Не чувствует его животина. Да и он без радости на ней сидит.

Как так? Для мужчины-охотника лошадь – что вторая половина. Так друг друга чувствуют, что в погоне за зверем в единое целое превращаются. А тут парень отдельно, лошадь отдельно.

Прячет глаза отец, стыдно за сына. Неправильный он какой-то у него.

На охоте все по птицам стреляют, а Онгудай уставится в небо и смотрит, как завороженный.

Что делать?

Расположились на ночевку.

Сын в степь ушел. Вернулся с какими-то камешками, перьями, цветами засохшими.

Хочет отец закричать, заругаться на сына, но терпит. Как при всех-то?

Все у костра сидят, похлебку едят, мужские дела обсуждают.

Сын в сторонке. Своими делами занят. В разговор не вступает, молчит.

Охотники над ним смеяться стали, что, мол, всех уток-журавлей сегодня Онгудай распугал. Так ружьем впустую размахивал.

Молча подошел сын к костру, протянул молодому охотнику, что больше всех смеялся, кожаный пояс. Да такой красивый, что все охотники рты разинули.

– Подари своей невесте.

А на поясе-то и камешки, и перышки, те, что Онгудай в степи подобрал. Да так ловко их нашил, что наглядеться не возможно.

Не пояс, а рассказ про степь и ее красоту.

– Ох, ох, – зацокали мужики, – красотища-то какая. А еще что у тебя есть?

Онгудай сумку кожаную принес с цветочным орнаментом. Да так ловко она сделана, что все охотник в нее поместить может: и нож необходимый, и патроны для ружья, и снедь в дорогу.

– Что еще можешь? – спрашивают охотники.

– Все могу, – отвечает Онгудай. – Шубу могу, ковер вышить могу, сумку, ремни, даже обувь могу изготовить. А вот на охоту не могу. Не умею я убивать, да и не хочу.

В первый раз такое у степного народа. Чтобы мужчина охоту не любил. Неправильно как-то. Ведь не баба какая Онгудай.

Пошли к шаману.

– Рассуди, что делать. Мужик бабьим делом занимается. Но так, что глаза от его работы отвести невозможно. Такая красота. И в употреблении очень хороши его изделия.

И показали его сумки, пояса, чуни.

Шаман начал свой танец.

– Бом, бом, бом, – понеслось над степью. – Бом-бом-бом, бом-бом-бом.

Кружится шаман в танце. Летают ленты от бубна. Звенят бусины.

Задремывать ходоки начали.

И видят сон.

Какой-то необычный город. Большие высокие юрты стоят. Как будто одна на другую поставлены. Цветов много. Зелени много. Как в степи ранней весной. И вдруг большая светлая юрта. Без верхнего полога вроде. Свет струится. Прямо падает. А по стенам сумки, ремни, ковры знакомые. Все работы Онгудая.

И много людей ходит. Смотрят, восхищаются. Руками трогают.

Красиво, ничего не скажешь.

Очнулись ходоки.

Шаман сидит, трубку курит.