Мечта на миллион

– Мир изменился, – ворчит Дед Мороз, обращаясь к своим друзьям. – Родители не верят в сказки. Не верят в меня, не признают чудеса. И это внушают детям. Зачем? Вот и вы сидите за печкой – вместо того чтобы качать очередного малыша. Да, вы любили Ваню с Марьяной, но они выросли. И они про вас уже не помнят. Эх, пойду, понесу подарки. Никто уже не просит конфет. Только сотовые телефоны, деньги да модельки дорогущих машин. Зайду к бабе Тане. Она единственный человек, кто ждет меня просто так, без подарков, только потому, что она до сих пор верит в сказки.

И гномики и пятнашки машут ему вслед так долго, пока Дед Мороз не скроется из глаз. А потом снова лезут поближе к теплой трубе, чтобы вспоминать, как в первый раз они увидели земных детей, которых не могут забыть до сих пор.

А директор очень успешной фирмы Наталья Генриховна перебирает вещи в старом кабинете. Пора переезжать в более просторный и светлый. В одном из ящиков в самом дальнем углу лежат два забытых спичечных коробка, обернутых блестящей бумагой. Сверху написано: «ПАСЫЛКА ДЛЯ ГНОМИКОВ И ПЯТАНШИК».

Она надрывает фольгу. В тесной коробочке лежит надкусанная часть дорогой конфеты, любимая детская заколка ее дочери, маленькая игрушка-кенгуру, цветная ленточка и золотое конфетти. В другой коробочке крохотная моделька машины, красивая блестящая пуговица, ломтик шоколада и воздушный шарик. И тут же записка: «НИ УЛИТАЙТЕ, МЫ ВАС ЛЮБИМ!»

– Господи! Когда это было? – вздыхает женщина. – Ведь мама мне их передала, чтобы я их отправила на планету Сириус. Туда, где живут гномики и пятнашки. Мама всегда была ненормальная. Сколько лет они уже пролежали? Если Марьяне с Ваней 29—30, то почти 25 лет. Целая жизнь!

И Наталья Генриховна, женщина в дорогом костюме и очках в золотой оправе, начинает плакать. Она рыдает и не может остановиться.

– Да, жизнь прошла. Все бегом, бегом. Дети выросли, а я так ни разу и не выслушала сказку про гномиков и пятнашек, которые якобы жили в нашем старом доме за трубой. Все отмахивалась от мамы. Да и от детей тоже, считая это глупостью и выдумкой. А теперь мама болеет и тоскует по старому дому. И эти посылки? Почему я их никуда не отправила? Почему они здесь лежат? Что я не додала детям?

Перед Новым годом пятнашки и гномики снова увидели всех своих любимцев. В старый дом на улице Гагарина приехали все: Марьяна с Ваней, которых трудно было узнать в красивых и серьезных молодых людях, Наталья Генриховна в дорогой шубе и бабушка Таня, старенькая и высохшая, как осенний цветок.

Когда они все вместе зашли на кухню, гномики и пятнашки забыли, что им нельзя показываться на люди. Они спрыгнули с печки, забились к бабе Тане под шаль, некоторые пробрались под теплую жилетку и прижались к ней своими маленькими тельцами. Они гладили ее, целовали, пели ей ее старые песни. Теперь она была для них ребенком, тем первым человеком, которого они встретили и полюбили на земле. Ваня с Марьяной тоже гладили гномиков и пятнашек и радовались встрече, как маленькие.

Удивленная и всегда строгая Наталья Генриховна смотрела на все происходящее и повторяла: «Надо же, а вы и вправду существуете! Ну надо же!»

Гларус

Гларус – птица, похожая на чайку, но крупнее в размерах.

Я проснулась от странного звука. Мне показалось, что кто-то ехидно и зло смеется. Отрывисто. Хрипло.

Открыла глаза. Надо мной просыпалось небо Болгарии. Я спала на террасе, на шестом этаже. Я посмотрела в сторону странного звука. На столе сидела большая птица. Она ела остатки скумбрии и ехидно смеялась. Да, смеялась…

– Эй, птица! Ты что? Ты чего наглеешь?

Желтые глаза уставились на меня. Осмысленные и злые.

– Кха, – сказала птица и лениво взлетела.

На тарелке остался обглоданный хвост скумбрии. Кроме того, были расклеваны печенья и в клочья изодраны салфетки.

Злая птица устроила погром.

На следующий день я купила свежей рыбы и оставила ее на столе. Утром вновь прилетел вчерашний гость. Я уже знала, что зовут его гларус, это разновидность чаек, которых когда-то было очень много в этом месте. Сейчас остались единицы, и они почему-то не любят людей и при любой возможности стараются им навредить.

Птица клевала рыбу и, как мне показалось, с удивлением посматривала на меня. Она больше не смеялась и не пакостила на столе.

Так продолжалось несколько дней. Я покупала рыбу, оставляла на столе, а утром птица разрешала мне ее рассматривать.

Нет, она больше не хохотала и не издевалась. Она была уставшей. Я поняла, что птица уже не молода. Об этом говорил желтый поблекший цвет перепонок на лапках, совсем седые щеки, да и оперение уже не блестело, как у молодых и здоровых птиц, и крылья не были послушными и гибкими.

Необычное утро

Я по-прежнему была одна. Туристический сезон в Болгарии еще не начался. Утром я ждала гларуса. Он прилетал каждый день. Я уже могла сидеть с ним рядом, когда он клевал рыбу. Гларус перестал меня бояться.

Позвонила дочь, сказала, что мама болеет, ждет моего возвращения.