Мечта о Просвещении. Рассвет философии Нового времени

Одна из причин, по которой Декарт считал именно шишковидную железу связующим звеном для тела и души, была в том, что он считал ее единственной структурой в мозге, которая не дублируется в обоих полушариях мозга. Должно быть место, рассуждал он, где идентичные образы из двух глаз соединяются в одно изображение, и шишковидная железа казалась подобным местом.

Сегодня остается еще много тайн в функционировании этой железы, которая есть у всех позвоночных животных, обладающих черепом. Она выделяет гормон мелатонин в ответ на темноту и действует как своего рода биологические часы, а также регулирует половые гормоны. Но никто не знает точно, как она работает. Даже во времена Декарта мало кто принял его описание этой железы, и не потому, что его современники больше, чем он, понимали в физиологии; они были справедливо озадачены самой идеей физической связи между царствами души и материи, будь то в шишковидной железе или где угодно еще. Среди читателей, споривших с Декартом по этому вопросу, была принцесса Елизавета Богемская, дочь курфюрста Фридриха, против которого Декарт сражался в юношеские годы во время службы в армии. В обширной переписке с принцессой Декарт пытался объяснить таинственный союз тела и души, осуществляемый в гротах мозга, однако так и не смог убедить ее.

Один современный ученый утверждал[61], что описание Декартом разума как нематериальной субстанции было в лучшем случае условной теорией, направленной на поддержку католической доктрины бессмертия души, и что он, возможно, и сам был не очень доволен своим дуализмом. Дело не в том, что Декарт сомневался в бессмертии души, но, возможно, он не был абсолютно убежден, что мышление требует нематериальной субстанции, а не физической. Дуализм Декарта, безусловно, не совсем такой, каким его обычно воспринимают. В бестселлере 1994 г. «Ошибка Декарта: эмоции, разум и человеческий мозг» (Descartes’ Error: Emotion, Reason, and the Human Brain) ученый-невролог Антонио Дамасио, писал, что Декарт верил в «глубокую пропасть между телом и умом»[62]. На самом деле Декарт так не думал. Он считал, что мы «испытываем в себе и нечто иное, не относящееся исключительно к мысли или исключительно к телу», и это нечто возникает «от тесного и глубинного единения нашей мысли с телом»[63]. В своих самых известных трудах Декарт действительно подчеркивал разницу между материей (занимающей пространство) и мыслью (этого не делающей). Но он также настаивал, что в человеческих существах разум и тело загадочно неотделимы друг от друга, как он пытался сформулировать это в письмах к принцессе Елизавете. Декарт не мог объяснить, каким образом ум и тело связаны, но был уверен, что это так.

Широко распространенный миф о том, что Декарт подчеркивал «глубокое расхождение»[64] между «нашим интеллектом и физическим миром», был затейливо использован природоохранными активистами, в том числе бывшим американским вице-президентом Альбертом Гором и наследником британского престола принцем Чарльзом, приписавшими Декарту доктрину, согласно которой «мы отделены от земли и имеем право видеть в ней не более чем набор неорганических ресурсов, которые мы можем использовать, как нам нравится»[65]. Это упрощенная трактовка долгой истории взаимоотношений человека с остальной природой. К счастью для выживания и развития человечества, желание использовать неживую материю свойственно не только тем, кого убедили проявления дуализма в сочинениях Декарта.

Последняя книга Декарта, «Страсти души», началась с написанного им для принцессы Елизаветы трактата о неразрывной связи ума и тела и подобных предметах. Окончательная версия книги охватывала вопросы от физиологии восприятия до природы стыда, бесстыдства и отвращения и заканчивалась защитой положения древних стоиков о том, что «мудрость больше всего полезна тем, что она учит властвовать над своими страстями и так умело ими распоряжаться, чтобы легко можно было перенести причиняемое ими зло и даже извлечь из них радость»[66]. По мнению более поздних мыслителей, в книге не было убедительного объяснения, как дух может обитать и работать в машине, радостно он это делает или как-то иначе.

Моральные воззрения стоиков давно интересовали Декарта. В своей первой крупной работе, «Рассуждении о методе», он писал, что одной из его максим было «всегда стремиться побеждать скорее себя, чем судьбу, изменяя свои желания, а не порядок мира»[67]. Он вторил Эпиктету, когда говорил, что «в полной нашей власти находятся только наши мнения»[68]. Стоит сказать, что Декарт мало преуспел в победе над своими страстями, как полагалось хорошему стоику. Письма Декарта переполнены нескрываемой злобой: работы одного французского математика, например, он находил «нелепыми, вздорными, жалкими», а ректор Утрехтского университета был объявлен «глупым, злобным, некомпетентным»[69].