Мечта светлой тьмы

Чад принес им свиток, а ведьма стала помощницей-консультантом Вернона. Она была умна, чтобы не показать свою силу, поэтому «Игрейские слезы» и прочие ведьминские гадости делала моя мать. Вначале посулы, потом угроза убить отца — Вернон отлично справлялся со своей ролью.

Не вписались в план ведьмы наша случайная встреча с Верноном и несостоявшийся приворот Дамиана, который, к слову, делала не моя мать, а Бека. И мои эксперименты с иллюзиями, из-за которых маг ходил голым.

Наше вмешательство изменило начало ритуала, но не остановило ведьму. Приворот и его последствия использовали, чтобы надавить на Вернона и ускорить смерть неудобного напарника в лице Дамиана как вдвойне опасного своей глупостью.

Что мешало ей убить меня раньше?

Источник.

Он оказался сильным, с отвратительным характером и явным перекосом к свету, хоть и был темным. Он не хотел подчиняться ведьме, для которой чужая жизнь стоила не дороже снежинки на рукаве.

Вот так…

Радовало, что ведьма предпочитала хранить знания жнецов в голове, доверяя бумаге лишь собственные мысли, старательно избегая подробностей, способных раскрыть ритуалы.

С одной стороны, это было плохо для меня — надежда, что удастся избавиться от связи с источником, таяла с каждым днем. С другой — хорошо, что мы ничего не узнаем. Хватит с нас тетушки Доротеи!

От невеселых мыслей меня отвлекал Эрик.

Он пользовался вечерним отсутствием Чада и Ханка, чтобы устроить нам свидания.

Цветов вокруг хватало. Есть и пить мне было не нужно. Поэтому он приносил всякие интересные мелочи, найденные в горах во время охоты. Камень, переливающийся на солнце радугой. Небольшая коряга, напоминающая хитрую лису.

А сегодня, в день начала зимнего праздника богов и стихий, он подарил крохотный ярко-синий первоцвет, заботливо пересаженный в одну из походных кружек.

— Ты выйдешь за меня? — поставив невероятное для зимы чудо на колодезный сруб и встав на одно колено, тихо спросил он.

— Да!

Я приложила ладонь к барьеру, Эрик дотронулся до него с другой стороны. Мы долго сидели рядом. Снаружи сияла идущая на убыль луна. Эрик рассказывал о созвездиях, серебряным бисером усыпавших небо.

Чад и Ханк специально задержались. Потом были поздравления. Быстрый ужин, разогретый Эриком. Перед тем как лечь спать, грифон подошел к колодцу и тихо сказал:

— Люблю тебя, мой первоцвет.

— Люблю, — эхом отозвалась я.

Спать укладывалась с мечтой дотронуться до любимого, погладить по волосам, раствориться в аромате зимнего леса, утонуть в зелени глаз.

Вспомнились навеянные источником сны.

А почему бы и нет?

В галерею заглядывала огромная луна. Пол и увитые розами арки покрывал тонкий слой серебристого инея. Я в темно-синем вечернем платье и белой меховой накидке смотрела на удивленно оглядывающегося Эрика. Моя фантазия одела грифона в бордового цвета рубашку, черный жилет и брюки.

— Сон? — Эрик оценил свой наряд с лукавой улыбкой.

Знаю, слишком броско, но в других цветах представить его не могла.

— Сон и видение. Пригласишь меня на свидание?

— Приглашу. — Смешливые морщинки разбежались из уголков зеленых глаз, Эрик хитро подмигнул и подал руку, словно мы собирались танцевать. — Мисс Брукс, позвольте пригласить вас на тур вальса.

— Но здесь же нет музыки? Я могу попробовать, но…

— Не нужно. Мой учитель танцев повторял, что вальс — это танец двух сердец. Обещание вечности и поцелуй без прикосновения. Мечта, одна на двоих. Помечтаем?

— Да!

И мы закружились.

— Раз-два-три! Раз-два-три! Раз-два-три! — выстукивали мои каблучки.

— Люблю! — говорили наши глаза.

— Навсегда! — отвечали сердца.

А вокруг парили розы в нежном шлейфе алых лепестков, повторяя наши движения.

Я чувствовала себя принцессой из сказки.

И, как в любой красивой истории, после последнего па меня поцеловали. Нежно, ласково, обещая то самое «жили они долго и счастливо».

— Герцог в одном из рюкзаков? — Грифон сложил крылья и обернулся человеком.

— Почти. — Натан раздраженно поморщился и устало махнул на небольшой багаж.

Взял самое необходимое на случай нового промаха со снятием проклятия. В том, что промах будет, он почти не сомневался. Встреча с матерью и отцом изрядно попортила нервы.

Войдя в дом матери, Натан застал суетящихся слуг — госпожа собиралась вернуться в столицу к супругу. Она окончательно простила герцога.

Сам Уилбер предвкушал выход Натана в свет и свой уход от дел под руку с «вернувшейся с вод» женой.

Натану очень хотелось поступить по-мальчишески — сообщить отцу, что сделка недействительна. Сдержался ради Вивьен.

Разговор о сестре напоминал дешевую пьесу. Натан сообщил, что она в беде и нужна кровь отца, добровольно отданная, чтобы снять с нее проклятие. Герцог ответил: судьба дочери его не волнует и ее проблемы с ее наследственностью вполне ожидаемы. Чудом Натан сдержался и не сказал, что все его теории с правильным выбором жены — полная чушь, а Вивьен — сильный повелитель разума. Не хотел, чтобы герцог испортил жизнь сестре. Ведь она моментально становилась для него весьма ценным приобретением. Хватит с Вивьен товарно-потребительских отношений.