Мечтай о невозможном

Они прошли по коридору, в котором еще пахло краской. Ланер открыл номер 215. На светло-голубых шелковых обоях был узор из лилий, как на гербе французских королей. Софа и стулья были обиты тем же материалом. Раздвижная дверь с встроенными зеркалами отделяла гостиную от спальни. Позолоченные бра в виде свечей были такие же, как в отеле «Палас», люстра в гостиной и в спальне, гардероб и огромная ванна. В окна светило жаркое солнце, работал кондиционер. Напротив Фабер увидел Дом музыкального общества на тихой улице Безендорфенштрассе. На стенах гостиной висели старые картины в позолоченных рамах с изображением прекрасных женщин и серьезных мужчин из прошлых времен. Рядом с телевизором стоял изящный бело-золотой ларец, а на нем поднос со стаканами и бутылками — фруктовые соки, тоник, лимонад. Низкий стол, стоявший в центре, украшала большая плоская ваза с яркими цветами, под стеклянным колпаком лежали всевозможные булочки.

— Прекрасно, — сказал Фабер. — Благодарю!

— Вы один из наших самых любимых гостей, господин Фабер, — сказал Ланер. — Правда! Это не пустые слова. Жаль, что вы так редко бываете в Вене…

— Я…

— Вам не нужно ничего объяснять! Госпожа однажды намекнула мне. Я вполне могу это понять. У нас в Вене и в Австрии есть много всякого другого, не только красоты. Вы, наверное, читали или видели по телевизору — эти письма-бомбы! Для издателей, и адвокатов, и других, кто пытается что-то сделать для инородцев. Наш бургомистр Цильк тоже получил такое письмо…

— И остался без руки, я знаю, — сказал Фабер, — и никаких следов преступления.

— Похоже, все возвращается, господин Фабер, все возвращается. Люди ничему не научились. И в Германии не лучше, хотя стоит ли этим утешаться. У нас снова оскверняются еврейские кладбища. Дорогой господин Фабер, если кто и понимает, почему вы неохотно приезжаете сюда после всего, что с вами случилось, так это — я.

— Я знаю, господин Ланер, — Фабер положил руку ему на плечо. — Хватит об этом! Вы только что были в таком веселом настроении. Должно быть, есть причина.

Лицо Ланера просветлело.

— Большое счастье, господин Фабер. Моя жена родила еще одного ребенка. Мальчика! В ноябре девяносто второго года. Сейчас ему полтора года.

— Чудесно! — сказал Фабер. — Вы ведь всегда хотели мальчика.

— Да, девочка ведь у нас уже есть.

— Как зовут мальчика?

— Михаэль.

— Прекрасное имя.

Портье достал свой бумажник и вынул несколько фотографий.

— Вот он, Михаэль! Уже может самостоятельно ходить! Видите! Через всю комнату! Как бежит! Здесь он в саду…

— Замечательный мальчик, — сказал Фабер.

— Он уже и говорит! — Ланер смотрел на Фабера. Теперь лицо его светилось. — Моя жена все записывает. Что он говорит и что он делает. Получится толстая книга… Простите!

Портье вдруг отступил на шаг.

— Что такое? Вы должны были показать мне снимки и рассказать все о Михаэле. Ведь мы же друзья!

Фабер потряс Ланеру руку. Затем портье ушел. Слуга принес чемоданы и поставил их в гардеробной. Как всегда, он получил необыкновенно большие чаевые и сказал:

— Целую руку, господин доктор!

«Так, — подумал Фабер, — теперь надо распаковать чемоданы, принять ванну, затем позвонить этому доктору Беллу и сообщить ему, что я все же прибыл в Вену».

Когда он шел в гардеробную, у него вдруг сильно закружилась голова, он испугался, что упадет. Медленно и осторожно он стал пробираться в спальню. Снова еще раз все завертелось вокруг него, мебель, ковры, люстры, зеркала. Ему не хватало воздуха, он задыхался, затем сердце пронзила острая боль, и он упал на кровать. Солнце еще светило в окна, но вокруг вдруг стало темно.

«Значит, вот как выглядит конец. Я теперь не смогу пойти к этому Горану. Я же умираю. И надо же было, чтобы это случилось именно в Вене».

Затем он стал падать в колодец из черного бархата, все глубже и глубже.

6

Когда он пришел в себя, было темно. Стал напряженно соображать, где находится. Сообразил лишь через несколько минут. Итак, умереть снова не удалось, подумал он. Голова раскалывалась от боли. Он осторожно сел, свесив ноги. Как было бы здорово, если бы все уже оказалось позади. Так нет же, надо жить дальше.

Через некоторое время он включил ночник и посмотрел на свои наручные часы. Было три часа семнадцать минут. Подобное случалось с ним уже несколько раз. Он просто не способен больше выдерживать такие нагрузки. Перелет из Биаррица в Вену, жара, воспоминания. Он знал: когда требовалось напряжение сил, иногда в течение весьма продолжительного времени, он переносил это почти без проблем, как и тридцать, сорок лет назад. Изнеможение наступало потом, что и случилось сейчас.

Он сидел одетый на белой с золотом кровати, уставившись в окно, где видел свое отражение. Свет ночника был ему неприятен. Болели глаза, зубы, язык, ощущался противный привкус во рту.