– Первый закон Хлама, – сказал Изидор. – «Хлам вытесняет нехлам». Аналог закона Грэшема про плохие деньги[8]. А в квартирах, где никто не живет, некому бороться с хламом.
– И потому он одерживает полную победу, – кивнула девушка. – Теперь я понимаю.
– А вот это место, – продолжил Изидор, – эта квартира, которую вы выбрали, – она слишком прохламлена, чтобы в ней жить. Мы можем потеснить хламность, для этого и надо, как я говорил, прочесать соседние квартиры, однако… – Он замолк.
– Однако что?
– Победить мы все равно не можем, – печально сказал Изидор.
– Почему?
Девушка вышла в коридор, аккуратно притворив за собой дверь. Она стояла перед Изидором, смущенно прикрывая скрещенными руками маленькие острые груди, стояла и изо всех сил старалась его понять – по крайней мере, ему так казалось. Уж во всяком случае, она его слушала.
– Хлам вечен, победить его невозможно, ну разве что временно или на ограниченном пространстве – вот как, к примеру, я создал в своей квартире нечто вроде временного равновесия между давлением хлама и нехламом. Но со временем я умру или куда-нибудь уеду, и тогда хлам возьмет свое. Это непреложный мировой закон: вся Вселенная движется к конечному состоянию полной, абсолютной прохламленности. Единственным исключением является неустанное восхождение Уилбура Мерсера.
– Да? – недоуменно взглянула девушка. – Я что-то не вижу, какая тут связь.
– Так в этом и состоит весь смысл мерсеризма, – загорячился Изидор. – Разве вы не участвуете в слиянии, не сжимаете ручки эмпатоскопа?
– В этой квартире у меня нет эмпатоскопа, – осторожно и после заметной паузы сказала девушка. – Я не захватила его с собой, думала – здесь найду.
– Но ведь эмпатоскоп, – заговорил, заикаясь от возбуждения, Изидор, – это самая личная ваша вещь! Это прямое продление вашего тела, средство, позволяющее соприкоснуться с другими человеческими существами, превозмочь одиночество. Да что я говорю, вы и сами все это прекрасно знаете. Это каждый знает. Мерсер, он даже таким, как я, позволяет…
Он оборвал фразу, но слишком поздно, когда она уже поняла, а она точно все поняла – об этом свидетельствовала легкая гримаса отвращения, рябью в потревоженной ветром заводи пробежавшаяся по ее лицу.
– Я почти прошел тест на ай-кью. – Теперь Изидор говорил совсем другим, тихим и виновато дрожащим голосом. – И я не очень аномальный, совсем чуть-чуть, не так, как многие, кого встречаешь. А Мерсер и вообще не обращает на это внимания.
– По моему мнению, – сказала девушка, – это следует считать одним из недостатков мерсеризма.
Слова падали холодно и бесстрастно, она просто констатировала конкретный факт, вернее – демонстрировала через этот факт свое отношение к недоумкам.
– Так я, пожалуй, пойду к себе наверх. – Он повернулся и сделал движение к лестнице, унося с собою напрасную, размякшую в ладони пачку маргарина.
Девушка смотрела ему вслед все с тем же бесстрастным и безразличным выражением на лице. А потом сказала:
– Подождите.
– Зачем? – обернулся Изидор.
– Вы мне еще понадобитесь. Чтобы подобрать более-менее толковую мебель. Пошарить по соседним квартирам, как вы тут говорили. – Она подошла к нему, совсем уже вроде не стесняясь своего подтянутого, без грамма лишнего жира тела. – Во сколько вы возвращаетесь с работы? Вернетесь и приходите мне помочь.
– Хорошо, – обрадовался Изидор. – А не могли бы вы приготовить ужин на нас двоих? Я бы принес продукты.
– Нет, у меня слишком много дел.
Девушка отказалась без малейшего усилия, ничуть не боясь обидеть его, он сразу заметил это, хотя и не понял. А еще он заметил, что теперь, когда миновал первоначальный страх, в ней стало прорисовываться нечто совсем другое. Нечто более странное. И, подумал он, крайне прискорбное. Холодная отстраненность. Вроде, подумал он, ледяного дыхания пустоты, разделяющей крошечные островки обитаемых миров, дыхания вселенского ничто – дело было не в том, что она делала и говорила, а в том, чего она не делала и не говорила.
– Как-нибудь в другой раз, – сказала девушка и направилась к своей двери.
– А вы запомнили, как меня звать? – спросил он тревожно. – Джон Изидор, и я работаю у…
– Вы уже сказали, у кого вы работаете. – Девушка дошла до двери, открыла ее и добавила, не оборачиваясь: – Некая невероятная личность по имени Ганнибал Слоут, не существующая, я уверена, нигде, помимо вашего воображения. Меня же зовут…
Она повернулась в дверях, одарила его безразличным, не греющим душу взглядом и закончила:
– Я Рэйчел Розен.
– Из ассоциации «Розен»? – заинтересовался Изидор. – Которая самый крупный производитель гуманоидных роботов, используемых в программе колонизации?
По лицу девушки скользнуло какое-то непонятное выражение, скользнуло и тут же исчезло.
– Нет, – сказала она, – я о таких даже не слышала, ничего о них не знаю. Скорее всего, их тоже породила ваша недоумочная фантазия. Джон Изидор и его личный, очень приватный эмпатичный ящик. Бедный мистер Изидор.
– Но судя по вашей фамилии…