Когда он собирался уже отправиться в контору, к нему домой пришло сообщение Ито о мистере Бейнесе. У молодого аспиранта не было и тени сомнения, что мистер Бейнес не швед. По всей вероятности, мистер Бейнес — немец.
Но способности Ито к языкам германской группы никогда не производили впечатления ни на торговое представительство, ни на Токкоку — японскую тайную полицию.
“Скорее всего этот дурак не разнюхал ничего стоящего, — подумал мистер Тагоми. — Неуклюжий энтузиазм в соединении с романтическими доктринами. Излишняя подозрительность”.
В любом случае на пороге — совещание с мистером Бейнесом и пожилым человеком с Родных Островов, и оно начнется независимо от национальности мистера Бейнеса. К тому же мистер Бейнес пришелся по душе Тагоми. “Мое чутье не подвело меня, — радовался он. — Сразу же при встрече распознал хорошего человека”.
Интуиция — главное в оценке людей. Важно отбросить все церемонии и внешние проявления и проникнуть в самую суть. “Мне он нравится, сказал себе мистер Тагоми, — немец он или швед. Надеюсь, что заракаин избавит его от головной боли. Прежде всего нужно не забыть справиться об этом”.
На столе зажужжал интерком.
— Нет, — ответил он резко в микрофон, — никаких обсуждений. Это момент постижения истины.
Из крохотного динамика послышался голос мистера Рамсея:
— Сэр, только что сообщили из пресс-службы внизу. Рейхсканцлер мертв. Мартин Борман.
Наступила тишина.
— Отменить все дела на сегодня, — распорядился Тагоми.
Он поднялся из-за стола и начал быстро расхаживать по кабинету, сложив на груди руки.
“Надо сосредоточиться. Сразу же нужно отправить официальное послание рейхсконсулу — это мелочь: можно оставить подчиненным. Глубокая скорбь и тому подобное. Вся Япония вместе с немецким народом… Зачем? Нужно быть особенно внимательным и незамедлительно принимать сообщения из Токио”.
Нажав кнопку интеркома, он приказал:
— Мистер Рамсей, удостоверьтесь в надежности связи с Токио. Скажите девушкам-телефонисткам, чтобы были начеку. Мы не должны потерять связь.
— Есть, сэр, — ответил мистер Рамсей.
— Я буду все время у себя. Отложите все дела. Отваживайте всех, кто звонит по обычным делам.
— Сэр?
— У меня должны быть свободными руки на случай, если понадобится вдруг мое вмешательство.
— Да, сэр.
Через полчаса, в девять, пришла телефонограмма от самого высокопоставленного представителя имперского правительства на Западном побережье, посла Японии в ТША, достопочтенного барона Л.Б.Калемакуле. Министерство иностранных дел созывало чрезвычайное заседание в здании посольства на Зуттер-стрит. И каждое из торговых представительств обязано было послать на это заседание самое ответственное лицо.
Времени на переодевание не оставалось. Мистер Тагоми поспешил к экспресс-лифту, спустился на первый этаж и через мгновение уже сидел в автомобиле, принадлежащем представительству, черном “кадиллаке” выпуска 1940 года, за рулем которого был опытный шофер-китаец, одетый в специальную форму.
Возле здания посольства припарковалось не менее дюжины автомобилей других сановников. Высокопоставленные чиновники, со многими из которых мистер Тагоми был знаком, поднимались по широким ступенькам в здание посольства, заполняя его вестибюль. Шофер учтиво распахнул дверцу перед мистером Тагоми. Тот быстро выбрался из машины, сжимая в руках пустой портфель, дабы не сложилось впечатление, что мистер Тагоми просто наблюдатель. Широким, уверенным шагом он поднялся по ступеням. Весь его вид свидетельствовал о значимости происходящего и о его роли в сегодняшнем заседании, хотя, о чем будет идти речь, мистеру Тагоми сообщить не удосужились.
В вестибюле стоял гул. Тагоми присоединился к группе знакомых ему людей, то и дело кивая и стараясь при этом выглядеть, как и все остальные, очень торжественно.
Появился служащий посольства и проводил всех в большой зал, где стояли кресла с откидными сиденьями. Все молча расселись по местам, разговоры прекратились, слышалось только покашливанье и сморканье.
К столу на небольшом возвышении подошел джентльмен с бумагами в руках. Полосатые брюки — представитель министерства иностранных дел.
Пронесся легкий шумок, и все стихло.
— Господа, — произнес он зычным, командным голосом.
Все взоры устремились на него.