Мечтатель

Огромный, два человеческих роста в высоту, чёрно-зелёный валун парит в воздухе без иной опоры, кроме магической силы безмятежно сомкнувшего веки человека. Миг — и валун обрастает злыми иглами трескучих разрядов, слишком крупных для искр, но для молний всё же маловатых. Однако иглы быстро становятся длиннее. Потом ещё длиннее. Вот одна из них, похожая на судорожно бьющийся корень, дотягивается до земли — и уже не с треском, а с шелестящим, жутким грохотом врастает в неё. Исчезая на ничтожную долю мгновения, чтобы снова возникнуть почти на том же месте. И снова. И снова. Со всё большей яростью, перед которой бледнеет любая человеческая страсть.

Мерцающие отсветы на жухлой траве, голых ветвях, ещё не облетевших листьях. Чуть ли не на низко клубящихся облаках. Стократ усиленный резкий запах грозы.

Встающие дыбом волосы…

Плеть замерла на месте, поражённая невероятной догадкой — и схватила мага за руку, требовательно заглядывая ему в глаза.

Ты тоже из «порченых»?

Мысль у Кимары вышла громкая. Ещё бы — с минимального расстояния, лицом к лицу, да ещё и с физическим контактом. Но я давно начал подозревать, что это — не все факторы, из-за которых она так мощно… «фонит».

«Меня особенно умиляет милое словцо „тоже“…»

Её пальцы впились мне в руку с утроенной силой.

Отвечай!

«Да и я не молчу… вспомни уже комплекс какой, а то дух из меня вышибешь своей… м-м… внутренней бурей. Пожалуйста. Успокойся. Успокойся…»

Длинный выдох с закрытыми глазами. Хватка пальцев ослабевает — но не исчезает.

«Вот так гораздо лучше. Что ж, начнём давно назревший разговор. „Порченый“ ли я? С одной стороны, я не ложился ради посвящения в девятилучевую звезду, как другие человеческие маги. Ну, это ты и так уже знаешь — ведь иначе я не мог бы сразу и мысли чужие слышать, и целительством баловаться, и свет вызывать… и всё остальное делать, что умею…»

Не тяни! — почти мольба.

«Даже не думал. Так вот: я „порченый“, если говорить об отсутствии привязки к одной из девяти стихий… вообще к какой-то одной стихии. И я — НЕ „порченый“, если подразумевать под „порчей“ наличие магии случайной, неконтролируемой, разрушающей разум. Я, как ты видишь, пребываю в здравом рассудке и неплохо контролирую свои силы».

Ближе к концу моего нарочито размеренного ответа рука Кимары разжалась и повисла, да и вся она как-то… опустилась. Ссутулилась, склонила голову, пряча взгляд.

«У меня нет в этом полной уверенности, — продолжал я, всеми силами стараясь излучать спокойную силу, — и вряд ли когда-нибудь такая уверенность появится… слишком давно было дело… но мне кажется, что мой случай отдалённо схож с историей древнейших магов».

Да?

Проблеск любопытства. Очень хорошо, теперь не спугнуть бы…

«Задумывалась ли ты когда-нибудь, как появились самые первые маги?»

Нет… никогда.

«Об этом мало кто думает. И знаешь, что я предположил? Что в самом начале, когда ещё никто не придумал ни ограничивающих ритуалов, ни даже заклятий, а вся — вообще вся! — магия выглядела как простые, почти случайные выплески силы, едва управляемые волей и разумом… так вот, в самом начале ВСЕ маги были „порчеными“. В современном понимании».

Вот это её взбодрило. Плечи снова развернулись, взгляд редкостных серых глаз пытливо сцепился с моим.

«Так вот, у первых магов было лишь два пути… сливающихся в один. Первый — снова взять под контроль собственный разум, оградить его от пагубного влияния случайно обретённой мощи. И тем самым укротить если не саму мощь, то хотя бы её проявления. И второй — каким-то чудом, благодаря ещё одному вмешательству то ли случая, то ли судьбы ввести силу, полученную из-за „порчи“, в какие-то рамки. Скажем, рамки только магии воды. Или только магии света. Что-то узкое, устремляющееся по единому руслу. И это укрощение „порчи“ самим своим фактом должно было оказать благотворное влияние на рассудок. Понимаешь?»

Я… да. Кажется.

«Запоздало прошу прощения, что когда-то обозвал тебя дурой. Мне не следовало бросать в запальчивости те обидные слова. Надеюсь, ты не обижаешься на меня за тот… случай?»