Мечтатель

— Вообще, это чёрная неблагодарность обворовать именно вас, — говорит пасторша.

Макк обрадовался:

— Вот и вы это говорите фру. Да, я этого не ожидал. Нет, совершенно не ожидал. Я не знал, что у меня с народом подобные отношения.

Пастор заметил:

— Так ведь вас потому и обворовали, что знают, где поживиться. Вор знал куда идти.

Этим замечанием пастор очень наивно высказал самое справедливое предположение. Макку опять стало легче на душе. Если смотреть на дело с точки зрения пастора, то обида была вовсе уж не так велика.

— Но народ болтает всякий вздор об этой истории; всё это мне вредит и меня огорчает. В настоящее время здесь столько посторонних, они меня не щадят. И моя дочь Элиза тоже очень близко принимает это к сердцу. Впрочем, — сказал Макк, поднимаясь со своего места, — это не более как инцидент. Итак, повторяю ещё раз: если пастору понадобится помощь для кого-нибудь из нашего села, пожалуйста, вспомните обо мне.

Макк ушёл. Пастор произвёл на него самое лучшее впечатление, и он решил поддерживать его репутацию в народе. Это ему не повредит. А впрочем?.. Неизвестно, как далеко зашли сплетни? Вчера к нему пришёл его сын Фридрих и сказал, что пьяный рыбак крикнул ему с лодки:

— Ну что, ты уж признался и получил вознаграждение?

VI

Дни стали тёплыми. Пойманную сельдь нельзя было вынимать из сетей, потому что она могла испортиться, и сети можно было опоражнивать лишь в дождливую погоду или в прохладные ночи. Рыба больше не ловилась в это время года, и рыбаки стали разъезжаться. К тому же начинались крестьянские работы, и все крестьяне должны были быть дома. Ночи были совершенно светлые и солнечные. Погода была точно создана для того, чтобы гулять и мечтать. Вся молодёжь ходила ночью по дорогам, все пели и размахивали в воздухе вербами. С больших и маленьких островов раздавались крики птиц, кайр, морских сорок, чаек и гагар. Тюлень выставлял из воды свою лоснящуюся голову и опять нырял в своё царство. Овэ Роландсен тоже мечтал, по-своему. Иногда по ночам в его комнате раздавались песни и игра на гитаре, это было даже больше того, чего можно ждать от человека его лет. Но он играл и пел далеко не от одного восторженного состояния духа, напротив он пытался этим рассеять свои тяжёлые мысли. Роландсен находится в очень неприятном положении, и он прилагает все старания, чтобы изобрести какой-нибудь выход из него. Йомфру ван Лоос, конечно, вернулась; она не хотела портить любовь разладом и стояла за помолвку. С другой стороны, Овэ Роландсен тоже ведь не Бог, он не мог совладать со своим сердцем, которое весной начинало бушевать. Очень было трудно иметь дело с такой возлюбленной, которая не понимает ясного намёка. Роландсен опять пошёл к дому кистера; перед дверью сидела Ольга.

Сельдь поднялась до шести эре за бочку, наступили хорошие времена, в село полилось много денег, и Ольга вследствие этого начала что-то важничать. А то что же такое с ней могло случиться? Разве Роландсен такой человек, что без него можно легко обойтись? Она лишь взглянула на него и продолжала своё плетенье.

Роландсен сказал:

— Вы посмотрели на меня. Ваши взоры, точно выстрелы, они ранят меня.

— Я вас не понимаю, — сказала Ольга.

— Так. А вы думаете, я сам себя лучше понимаю? Я потерял всякий рассудок. Я вот стою здесь и только облегчаю вам задачу окончательно свести меня с ума на нынешнюю ночь.

— Так вы лучше не стойте здесь, — сказала Ольга.

— Я прислушивался сегодня ночью к тому, что звучало у меня в душе. Это были невыразимые слова. Коротко говоря, я пришёл к одному важному решению, если вы только одобрите его.

— Я? Мне не всё ли равно?

— Однако, — сказал Роландсен, — вы сегодня не очень милостивы. Вы вот сидите и всячески отталкиваете меня. А всё-таки ваши волосы так пышны, что они скоро не будут держаться на вашей голове.

Ольга молчала.

— Слышали ли вы, что я могу жениться на дочери раздувальщика мехов Берре?

Ольга расхохоталась и взглянула на него.

— Нет, пожалуйста, не смейтесь, а то я ещё больше влюблюсь в вас.

— Вы совсем сумасшедший, — сказала Ольга, краснея.

— Иногда я думаю: может быть, она насмехается надо мной только для того, чтобы ещё более смутить меня. Ведь когда колют гусей и уток, им сначала слегка протыкают голову. От этого они распухают и делаются ещё вкуснее.

Ольга отвечала, возмущённая:

— Я так не делаю. Пожалуйста, не воображайте этого.

Она встала, хотела уйти.

— Если вы уйдёте, то я пойду вслед за вами, я спрошу вашего отца, прочёл ли он книги, — сказал Роландсен.

— Отца нет дома.

— Ну что же. Ведь я хочу видеть собственно вас. Но вы, Ольга, сегодня ужасно злы и несговорчивы. Я не могу добиться от вас ни одного ласкового слова. Вы меня не замечаете, вы меня уничтожаете.

Ольга опять засмеялась.

— У Берре тоже есть дочь, — сказал Роландсен. — Её зовут Перниллой. Я уже был там и всё разузнал. Её отец надувает меха в церковном органе.

— Что же, вы хотите, чтобы у вас на каждом пальце было по возлюбленной? — спросила Ольга откровенно.

— Мою невесту звали Мария ван Лоос, — отвечал он. — Но мы разошлись. Можете сами спросить у неё. Она скоро уезжает.