Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом

Манхэттен дотянулась до ближайшей банки, прижалась к ней носом, встряхнула, вызвав внутри маленький жирно-зеленый водоворот.

– Из спаржи? – спросила она, блеснув глазами за стеклами очков.

– Понятия не имею. Из лука-порея? Щавеля? Или спаржи, как знать?

– Хоть не из лягушек? – встревожилась Истер Уитти.

Прическа миссис Мерл колыхнулась, как вынутое из духовки суфле, когда она, в свою очередь, с надеждой понюхала банку, будто могла уловить запах сквозь стекло.

– Вы думаете? О, dear, dear. Тут что-то написано… Я без очков, и это, полагаю, по-французски.

Затаив дыхание, Джослин поднял банку к свету. Лампа отбросила на наклейку победный золотой луч.

– Мускатный орех, – прочел он, чуть запинаясь. – Сливки и… спаржа.

Он протянул банку миссис Мерл. Неужели материнское чутье и кулинарное волшебство Жанин Бруйяр смягчат Капитана? Сразят Дракона?

– Молодой человек, которому мамочка стряпает домашние супчики с мускатным орехом, не может быть варваром, – пропыхтела Селеста Мерл.

Истер Уитти взяла банку у нее из рук.

– Дайте мне адрес вашей мамы, я сама поеду во Францию поцеловать ей ноги! А видит бог, я ничего так не боюсь, как морской болезни. Есть шанс, что Дракон перестанет изрыгать пламя и даст нам спокойно прожить остаток этого окаянного дня.

Она ушла, крепко обняв банку, и ступеньки застонали под ее боевым шагом.

Откуда-то появилась кошка. Она была цвета гаражной ветоши, и, когда потерлась о брюки Джослина, оказалось, что ею же и пахла.

– Ты понравился Бетти Грейбл, – заметила Шик. – Еще очко в твою пользу.

Ждать пришлось довольно долго, и вот наконец вернулась Истер Уитти, бодро печатая шаг и прижимая к груди банку… жидкости в которой чуть убавилось.

– Капитана окоротили! Капитану понравилось! Я сейчас же разогрею этот супчик, посланный нам небом по морю.

Вихрь восторга заколыхал бахрому абажура. Щеки миссис Мерл порозовели так, будто она целовалась с клоуном.

– Мисс Артемисия добавила еще кое-что, – продолжала Истер Уитти, принюхиваясь к драгоценному содержимому. – Она сказала…

– Она сказала?.. – пропела Хэдли, всадив нож в последнюю тыкву.

– …что это волшебство и что в награду и в порядке исключения, коль скоро уже темнеет, и чтобы наш заморский гость, не дай бог, не счел Америку враждебной страной, он может остаться на эту ночь.

Сабля выпала из рук Хэдли и звякнула, приземлившись на пол.

– Она так сказала?! – воскликнули все хором.

– Значит, вы останетесь, не правда ли? Поужинаете и переночуете? – засуетилась миссис Мерл. – Вы окажете нам честь.

Джослин несколько раз глубоко вздохнул и ответил слабым голосом:

– А вы мне очень поможете. Спасибо.

Мысленно он расцеловал Жанин Бруйяр, непревзойденную повариху, маму-наседку, чуткую душу.

– Драк… мисс Артемисия хотела бы узнать, какой ингредиент дает привкус, гм, вчерашнего дня и вечности этому супу; это она так сказала, вчерашнего дня и вечности, я три раза попросила ее повторить.

– Морская болезнь? – предположила Шик.

– Материнская любовь? – вполголоса обронила Хэдли.

– Я спрошу у мамы рецепт, – пообещал Джослин.

Истер Уитти поспешно прибрала вторую банку, оставшуюся на столе.

– На следующую неделю! – заявила она. – Теперь нам обеспечены две среды в хорошем настроении.

– Вот только вам, мой мальчик, – продолжала миссис Мерл, – надо бы придумать имя, с которым будет, гм, легче жить.

– Какое? – спросила Манхэттен.

– Какое-нибудь очевидное, – сказала Хэдли.

– Чтобы сразу снимало всякую двусмысленность, – поддержала ее Шик, улыбаясь уголком рта.

– Уменьшительное, – подхватила Черити.

– …Джо? – предложила Манхэттен.

– Оригинально! – поддела ее Шик.

– Джо Бруйяр… А что, красиво, – протянула Хэдли.

– Да-да! – воскликнула миссис Мерл. – Джо! Так всем будет ясно, что вы не… То есть что вы…

Она порозовела еще гуще. За нее договорила Шик:

– Мужского пола.

2 The Gentleman Needs a Shave [10]

Комната на третьем этаже оказалась просторной, со скошенным потолком. Обои в цветочках – их лепестки походили на пальцы на ногах.

Пузатый комод в углу как будто нахмурился при виде гостя. Письменный стол у окна был двойником того, за которым Лорен Бэколл чесала коленку в «Глубоком сне».

Джослин сразу почувствовал себя хорошо.

Он развязал галстук, расстегнул воротничок, пощупал матрас. Пухлый, мягкий… Лучше не придумаешь. Одеяло пахло горячим утюгом, подушка – стиральным порошком. А когда он открыл окно, счастье переполнило его до краев.

Окно было, разумеется, американское: он поднял большую створку, и та слегка скрипнула. Он высунул наружу голову, потом плечи.

Жаркое, мощное дыхание нью-йоркского октября хлестнуло по лицу, взлохматило волосы. Внизу виднелись верхушки кленов, улица была пуста, растрепана ветром; перед ним раскинулся город, невидимый, он накатывал волнами отовсюду, спереди, сверху, плескался вокруг, урча, как сонный великан.

Джослин слушал его несколько долгих минут, диву даваясь, что он здесь, в этом городе, о котором мечтал, и дышит в такт его дыханию; когда же он втянул голову обратно внутрь и повернулся, хмурый комод улыбался ему.