Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли

– Я взволнована, – тихо сказала она.

– А я успокоился…

– Взволнована, запуталась.

– Успокоился и верю.

Он добавил через несколько секунд:

– Успокоился, верю… и тревожусь.

И повернулся, чтобы поцеловать ее нежным, долгим поцелуем в губы. Раз, потом – не смог удержаться – еще раз.

– Почему я? – спросила она, отворачиваясь. – Я бесцветная, самая обыкновенная.

– Я буду целовать вас каждый раз, когда вы это скажете.

– Это правда, я бесцветная и сама…

Он привел угрозу в исполнение. Она не противилась.

– Я пойду, – пробормотал он. – Пока еще помню, где я живу.

Он отодвинул стул, встретил взглядом строго нахмуренную бровь клиента с бородкой и в розовой бабочке, который внимательно наблюдал за ними над яблочным соком. Джей Джей вежливо приподнял шляпу.

– Мы жених и невеста, – извинился он.

И, наклонившись к уху Хэдли, прошептал:

– Почти.

13. I’m looking over a four leaf clove [61]

В эту ночь колокол Амброуз Чепел прозвонил половину третьего, когда Хэдли, вернувшись из «Сторка», взошла на крыльцо пансиона «Джибуле». Она разулась в холле и поднялась по лестнице босиком.

Как и каждый вечер после работы, она вошла в приоткрытую дверь комнаты Черити, не разбудив ее – Черити никогда не просыпалась, – и унесла закутанного в одеяло Огдена вместе с маленькой заводной обезьянкой с тарелками. Он не расставался с этой игрушкой, с тех пор как Джей Джей купил ее для него у бродячего торговца.

Луна отбрасывала льняные отсветы на волосики ребенка. Тот же цвет, что у Арлана. Хэдли поцеловала спящего сына, отнесла его к себе в комнату, бережно уложила в кровать.

Она разделась, надела ночную рубашку и быстро легла в темноте, прижимая к себе ребенка, обнимавшего обезьянку.

Усталая, она лежала неподвижно с широко открытыми глазами. В голове стучало. Между тем она чувствовала себя умиротворенной. Она тоже успокоилась. Она легко, совсем легко потерлась подбородком о мягкие кудряшки ребенка.

– Мы его найдем, – прошептала она в подушку. – Однажды папа будет здесь, с нами, обязательно. Обязательно! Ты его сын.

С усталым вздохом она закрыла глаза.

– А я его жена.

* * *

Моя дорогая, моя сногсшибательная сестренка!

Как же я доволен – нет, счастлив, зная, что ты дома на две недели. Может быть, ты так стосковалась по маминым рагу и нормандскому торту, что будешь меньше любить четки? Я плохо себе представляю, как ты встаешь с рассветом, ты же иной раз даже жертвовала завтраком, чтобы поваляться в постели. Узнаю ли я тебя, когда вернусь, моя Розетта?

Джослин сделал паузу, чтобы надкусить печенье «Орео», и бросил остаток № 5, который съел его с быстротой молнии.

Когда Урсула, официальная хозяйка № 5, проводила вечера вне дома, песик устраивался на ночлег в студии Джослина в полуподвале. Время от времени, уткнувшись мордочкой в полукруглое окно, он наблюдал за ногами прохожих.

Авокадо. Мое последнее открытие! Ты, верно, представила себе адвоката, очкарика, зарывшегося в криминальные досье? Ошибка. Это что-то вроде зеленой груши, чертовски зеленой, с толстой кожурой, напоминающей линолеум в лавке Фродона на улице Этьен-Марсель. На вкус оно… крепкое и мягкое. Прохладное и маслянистое. Самое удивительное – его большая косточка, твердая, как деревяшка. Наверно, это деревяшка и есть. Я пытался ее расколоть – невозможно. Она хранит свою тайну философского камня. Я привезу тебе авокадо, когда вернусь, говорят, они хорошо выдерживают дорогу.

Джослин вытер перо клинексом. Этого он никогда не решился бы проделать тоненькими батистовыми платочками Жанин Бруйяр, его матери. С помощью № 5 он доел второе печенье.