Мечтательница из Остенде (сборник)

– Мы обсуждали каждую пикантную кретинку, прошедшую через его руки, а поскольку я выбирала для него самых завидных красоток, у него всегда находилось что порассказать мне. Иначе… Да, должна признаться, что мы развлекались вовсю. Может, это было и цинично, но ведь мы жили под двойным гнетом: с одной стороны, общество вынуждало нас прятаться, с другой – оно же заставляло его доказывать, что он женолюб; делать нечего, пришлось идти у него на поводу. Но в наших интимных отношениях ровно ничего не изменилось: мы обожали друг друга, как и прежде, нет, больше прежнего, поскольку преодолевали эти трудности вместе.

– И вам никогда не случалось ревновать?

– Я не позволяла себе выказывать ревность.

– Ага, значит, вы все-таки ревновали?

– Разумеется. Сколько раз я представляла себе всех этих красоток рядом с ним, столько же раз мне хотелось покончить…

– С собой?

– О нет, с ними – убить их всех! Мысленно я их и убивала. А в действительности они сами уничтожали себя, уничтожали собственной глупостью. К счастью, они были непроходимо глупы. И только однажды… однажды я чуть не ошиблась!

Она всплеснула руками, словно ей до сих пор грозила опасность.

– Эта проклятая Мириам – она едва не обвела меня вокруг пальца. Никогда еще не видела женщину, которая так ретиво старалась казаться безмозглой… Время от времени Вильгельм тайком проводил меня во дворец, где я, укрывшись за портьерой, наблюдала за трапезами, чтобы убедиться в правильности моего выбора очередной дурочки. Я сразу приметила эту Мириам, – она строчила глупостями как пулемет, но в какой-то момент у меня словно пелена с глаз упала: я поняла, что все эти глупости в ее устах звучат не скучно и не вульгарно, а весело и остроумно; пришлось констатировать, что она обладает чувством юмора, а это уже означало, что она, как минимум, довольно умна. Я вслушалась еще внимательнее и поняла, что к каждому мужчине она находит особый подход: напыщенного дурака аттестовала убийственно фамильярным «ну до чего же он забавный, этот петушок, просто прелесть что такое!», честолюбца осыпала похвалами и пела дифирамбы его так называемым достижениям, тупоголового любителя охоты слушала с благоговейным восторгом, взирая на этого истребителя зайцев как на героя нескольких мировых войн; короче говоря, передо мной была великая мастерица обольщения, искусно скрывавшая свою игру. Во время десерта она подобралась к Вильгельму и завела с ним беседу о спорте, уверяя, что давно мечтает о прыжках с парашютом. Отъявленная ложь! – однако эта авантюристка была вполне способна решиться на такой опыт, лишь бы затащить его в постель! Я запретила приглашать ее во дворец. Коварная хищница изображала легкомысленную кокетку, чтобы легче вертеть мужчинами… Впоследствии она сделала блестящую карьеру, выходя замуж только за очень важных господ, и, представьте себе, каждый раз ей ужасно не везло: все они, как на подбор, оказывались богачами!

– Неужели Вильгельм так и не увлекся ни одной из них?

– Нет. Знаете, мужчины не очень-то вникают в женские речи перед тем, как лечь в постель с любовницей, потому что главное для них – получить вожделенную награду; зато после объятий человек, наделенный вкусом и образованностью, весьма придирчиво относится к тому, что слышит, не так ли?

Я кивнул, обезоруженный этой непререкаемой логикой.

Она провела ладонями по коленям, разглаживая складки своей юбки.

– Впрочем, тот период – «период любовниц», – даром что тяжелый, оказался довольно увлекательным: он позволил мне выступить экспертом в искусстве разрыва с женщинами. Еще бы! Ведь это я подсказывала ему, что следовало говорить в тот момент, когда он их бросал. Ах, что за фразы я сочиняла! Услышав их, эти дамы буквально столбенели, теряли дар речи. Расставание должно было пройти мгновенно и гладко, бесследно и безвозвратно, без «слюней» и самоубийств.

– И что же?

– Нам и это удалось.

Я уже догадывался, что близится самая грустная часть этой истории, а именно та, что содержала ее развязку. Эмма Ван А. тоже чувствовала это.

– Хотите рюмочку портвейна?

– Не откажусь.

Мы на минуту отвлеклись, и эта передышка оказалась очень кстати: Эмма не спешила возвращаться к своему повествованию, она медленно смаковала терпкое вино, оттягивая рассказ о конце своего романа, грустя о том, что подошла к нему так быстро.

Внезапно она повернулась и мрачно взглянула на меня:

– И вот я наконец поняла, что дальше отступать некуда. До сих пор нам удавалось отодвигать разлуку, обходить препятствия, но близилось время, когда он должен был вступить в брак и произвести на свет детей. Я предпочла отвергнуть его первой, а не ждать, когда он начнет отстраняться от меня. Гордость… Как же я страшилась того мгновения, когда стану для него не возлюбленной, а матерью. Да, его матерью… Кто же, как не мать, побуждает мужчину завести жену и детей, хотя мечтает сохранить его для себя одной?!

Ее глаза увлажнились. Спустя многие десятилетия ею овладело былое смятение.