Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов

Власти Парижа почти ничего не платят, будет обидно видеть работы Сёра в провинциальном музее или в подвале – нужно, чтобы они оставались у живого владельца. Если бы Терстех захотел… Если делать три постоянные выставки, понадобится по одной большой картине Сёра для Парижа, Лондона и Марселя.

592. Br. 1990: 594, CL: 473. Тео Ван Гогу. Арль, вторник, 3 апреля 1888, или около этой даты

Дорогой Тео,

я работаю как бешеный – деревья сейчас в цвету, и я хочу запечатлеть провансальский фруктовый сад в потрясающем убранстве; писать тебе в спокойном расположении духа очень нелегко, вчера я написал два письма и потом уничтожил их. Мне все время кажется, что мы обязаны сделать что-нибудь в Голландии, что за это нужно взяться с санкюлотским пылом и французской веселостью, достойной нашего дела.

Вот план приступа, который будет стоить нам нескольких лучших работ, созданных вдвоем, за которые явно можно выложить бного дысячефранковых манкнот[11], в любом случае стоивших нам денег и хорошего куска жизни.

Это станет громким и четким ответом на глухие оскорбительные намеки, звучащие так, будто мы уже мертвы, и отплатой за твою прошлогоднюю поездку, когда тебя приняли не слишком тепло и так далее. Довольно.

Давай предположим, что сперва мы подарили бы Йет Мауве «Воспоминания о Мауве».

Предположим, что я посвящу этюд Брейтнеру (у меня есть один, точно такой же, как этюд, которым я обменялся с Л. Писсарро, и этюд Рейда: апельсины, белый передний план, синий фон).

Предположим, что я дам какой-нибудь этюд нашей сестре.

Предположим, что мы подарим современному музею в Гааге[12] – ведь у нас осталось столько воспоминаний о Гааге – монмартрские пейзажи, которые выставлялись у Независимых.

Остается один вопрос, весьма щекотливый. Терстех написал тебе: «Пришли мне импрессионистов, но только те картины, которые ты сочтешь лучшими», и ты, со своей стороны, вложил в посылку мою картину; теперь я оказался в неловком положении – надо убедить Терстеха, что я настоящий импрессионист Малого бульвара и рассчитываю им остаться. Что ж, он заполучит в свою коллекцию мою картину – я размышлял на днях об этом и придумал кое-что необычное, такое, что делаю не каждый день. Это подъемный мост с маленькой желтой повозкой и группой прачек, этюд, где земля – ярко-оранжевая, трава – совсем зеленая, небо и вода – синие.

Нужна лишь рама, сделанная специально для него, цвета – королевский синий и золотой, плоская часть – синяя, а наружная сторона – золотая. Если надо, рама может быть из плиса, но лучше покрасить ее.

Думаю, могу тебя заверить, что сделанное здесь лучше моих аньерских работ, написанных прошлой весной.

В моем плане нет ничего окончательного, кроме посвящения памяти Мауве и посвящения Терстеху. Мне пока не удалось написать ему пару строк, но я сделаю это, как только картина будет готова, это придет само, но ты ведь понимаешь, что мы в силах заставить их говорить о нас, если пожелаем, и можем продолжать знакомить их с импрессионистами, сохраняя полное спокойствие и уверенность в себе.

Если вновь увидишь Рейда, неплохо бы сказать ему, что мы не очень-то полагаемся на успех честолюбцев и предпочитаем хорошо делать свое дело, что мы удивлены его поведением, которому нет никакого объяснения, и теперь не знаем, что и думать о нем. Полагаю, Расселл старается помирить меня с Рейдом и написал письмо как раз с этой целью. Конечно же, я напишу Расселлу о том, что я откровенно сказал Рейду: это ошибка и безумие с его стороны – ценить картины тех, кто мертв, и ни во что не ставить живых художников. И что я, впрочем, надеюсь на перемену его взглядов в этом смысле.

Мне пришлось потратиться сразу после получения письма – на краски и холсты, и я буду очень рад, если тебе на днях удастся выслать еще что-нибудь. Картина с садом и влюбленными висит в Свободном театре. У багетчика Буайе по-прежнему есть литография с лысым стариком.

Текст письма 592 с зарисовкой

Я хотел бы, чтобы моя посылка прибыла до приезда Терстеха в Париж и ты мог бы повесить цветущие яблони в комнате. Очень рад, что с Конингом все устроилось и ты не живешь один. С Виньоном все печально, за этим наверняка стоит г-н Жандр, я желаю г-ну Жандру всяческих несчастий – он навлек их во множестве на других. Для папаши Мартена все закончилось грустно. Все не могу написать тебе так, как хотел бы: работа поглощает меня целиком. Наконец главное, что я собираюсь сказать: я хочу выполнить несколько этюдов для Голландии и навсегда оставить ее в покое. В эти дни, думая о Мауве, об И. Х. Вейсенбрухе, о Терстехе, о нашей матери и о Вил, я волнуюсь больше, чем следовало бы, и успокаиваюсь, говоря самому себе, что напишу для них несколько картин. А потом забуду о них и, наверное, стану думать только о Малом бульваре.

Будь уверен, Терстех не отвергнет картину, и я твердо решил, что эта и та, другая, для Йет Мауве, отправятся в Голландию.