Мечты Энни

На занятиях Энни внимательно слушала монахинь, поскольку очень хотела им понравиться. Одна из первых в классе она научилась читать и решать задачи, однако ее любимым предметом стало рисование. Монахини называли его «уроком искусства» и приходили в восторг от ее рисунков с изображением «прекрасных леди в красивых платьях». Одна из них, сестра Финбар, написала записку маме Энни, в которой говорилось, что «девочку следует похвалить за ее рисунки», однако мама просто подержала конверт на коленях, так и не раскрыв его, пока не пришел домой отец и сам не прочитал записку.

— Хорошо, — устало проговорил он.

Отец Энни был страховым агентом. Он ездил на работу каждое утро, чтобы «проверить, в каком состоянии бухгалтерские книги», а остаток дня собирал платежи: пенни здесь, два — там. Домой он возвращался совсем измученный. А все потому, что был хромой, как объяснила девочкам Дот. Еще в детстве он сломал ногу, и она срослась неправильно.

— Вот поэтому-то ваш отец и не пошел на войну, как дядюшка Берт. Бедный Кен, ему следовало бы устроиться на сидячую работу, а не ездить на этом дурацком велосипеде по восемь часов в сутки. — Дот вздохнула. — Кто бы мог подумать, что судьба Кена сложится именно так? Ваша бабушка, упокой, Господи, ее душу, — тетушка перекрестилась, — думала, что солнце озарит его мозг своим светом. Она надеялась, что он поступит в университет, станет образованным человеком и все такое прочее, однако он встретил вашу мать и… Ну да какой теперь прок лить слезы над пролитым молоком, ведь так?

Не успели закончиться занятия, как Колет Рейли пригласила Энни к себе домой на чай.

Энни нравилось наблюдать, как миссис Рейли суетится вокруг нее.

— Это маленькая подружка нашей Колет, — говорила она воркующим голосом.

Девочки сели за стол, чтобы отведать желе и крем, а также пирожные, покрытые слоем вишен. Затем миссис Рейли убрала тарелки, и подружки стали играть в «Лудо», «Змеи и лестницы» и «Снап».

— А когда мне можно будет прийти к тебе в гости? — спросила Колет у Энни.

— Не забывай о приличиях, — засмеялась миссис Рейли. — Следует дождаться приглашения.

— Я должна спросить разрешения у мамы, — ответила Энни.

Она размышляла над этим вопросом несколько дней. Раз уж она ходит к Колет в гости, то казалось вполне естественным, что Колет должна нанести ей ответный визит. Однако Энни трудно было представить, что мама сможет приготовить желе или пирожные. К тому же было неловко звать кого-то в этот темный мрачный дом, который оставался таким же, как в тот день, когда они туда вселились. Дядя Берт неоднократно предлагал Кену сделать там ремонт, говоря, что «следует освежить обои и наполнить это место радостью», однако ее отец отказался от его предложения столь же неучтиво, как и в случае с миссис Флахерти, которая когда-то вызвалась помочь ему со стиркой.

— Мне и так здесь нравится, — упрямо заявил он.

В конце концов Энни набралась мужества и приблизилась к матери.

— Колет хочет прийти к нам на чай, — взволнованным голосом произнесла она.

Мама была в домашнем халате, голубом, с шелковыми цветами вокруг ворота и манжет. Красный же халат, с бархатным воротничком, в воскресенье был отправлен в химчистку. Мама все время носила халаты. Она взглянула на Энни с безучастным видом.

— Нет, — произнесла она. — И еще раз нет.

Энни уже лежала в постели, когда вошел отец.

— Ты никогда не должна приглашать детей в этот дом, — сказал он уставшим голосом. — Слышишь, никогда.

Поэтому Энни никогда и не делала этого. В каком-то смысле она даже почувствовала облегчение. Ей не хотелось, чтобы кто-то узнал, что ее мать не может приготовить желе и что она все время носит домашний халат, а также не имеет ни малейшего понятия, как играть в «Змеи и лестницы».

Если монахини надеялись получить в лице Мари Харрисон еще одного одаренного ребенка, то их ждало горькое разочарование. С Мари были сплошные неприятности с самого первого дня, когда она украла у одноклассницы новый мячик и закинула его на крышу, где он застрял в водосточном желобе. Энни с нетерпением ждала встречи с сестрой, однако, когда наступало время возвращаться домой, Мари нигде не было. Она ходила играть туда, где во время бомбежек были разрушены все здания, или же туда, где была воронка от разорвавшегося снаряда, а еще в Норт-парк, в котором было полным-полно детей. Мари возвращалась домой поздно, с расцарапанными ногами и в разорванной одежде, впрочем, мама и этого не замечала.