Мечты на мертвом языке (сборник)

На той же стене висела фотография трех девочек на школьном дворе. Они что-то с жаром обсуждали и держались за руки. А на журнальном столике в рамке еще одно фото в осенней гамме – красивая девушка лет восемнадцати на огромном коне, равнодушная к окружающему, вся в себе всадница. Однажды ночью эту девушку, дочь Селены, нашли в съемной комнате в далеком городе мертвой. Позвонили из полиции. Спросили: У вас есть дочь по имени Эбби?

И с ним тоже, сказала наша подруга Селена. У нас с Максом было много хорошего. Сами знаете.

Его фотографий не было. Он был женат на другой женщине, у него была новая дочка, здоровая девочка лет шести, и ее мать твердо верила, что с ней ничего плохого не случится.

Наша дорогая Селена выбралась из кровати. С трудом, но изображая балетные па, доковыляла до туалета, напевая «Друг мой, то были чудесные дни».

Тем же вечером Энн, Сьюзен и я пять часов добирались домой на поезде. После часа молчания и часа за кофе с сэндвичами, которыми накормила нас Селена (она даже встала, оперлась – большая, в рыхлых рытвинах – о стол и сама сделала эти сэндвичи), Энн сказала: Да, больше мы ее не увидим.

Это кто так решил? И вообще, знаете что, сказала Сьюзен. Вы сами подумайте. Сколько детей умерло – не только Эбби. Тот потрясающий парень, помните, Билл Далримпл – он то ли отказался идти в армию, то ли дезертировал? Еще Боб Саймон. Они погибли в автокатастрофах. Мэтью, Джинни, Майк. Помните Ала Лури – его убили на Шестой улице – и малышку Бренду – Энн, она умерла от передоза у тебя на крыше. В основном, как я понимаю, о таком стремятся забыть. Вы, люди, не желаете их помнить.

Это что за «вы, люди»? сказала Энн. Ты же с нами разговариваешь.

Я стала извиняться, что не всех их знаю. Большинство из них старше моих детей, сказала я.

Конечно, малышка Эбби росла, когда я растила своих, и бывала она во всех местах, которые попали в зону моего внимания – в парке, в школе, на нашей улице. Но! Так оно и есть. Селенина Эбби не единственная из поколения наших любимых детей – сколько еще погибло в авариях, на войне, от наркотиков, сколько сошло с ума.

Знаете, главная проблема Селены, сказала Энн, в том, что она не рассказала правду.

Что?

Несколько жарких, честных, человеческих слов могут многое, Энн считает, они могут сделать так, что в жизни ее не будет больше ни химических ошибок Господа, ни вязкой лжи общества. Мы все верим в их силу, мои друзья и я, но иногда… жара.

Я вообще-то всегда думала, что Селена нам многое рассказала. Например, про то, что она сирота. Было еще то ли шестеро, то ли семеро детей. Она была младшая. А в сорок два года она узнала, что ее мать умерла не при родах. У нее была какая-то жуткая болезнь. И до восьми месяцев она жила рядом с материнским телом – собственно, у ее груди. Вот так так! сказала Селена. Камень с души. А я всегда считала, что это я ее погубила.

Твои родственники мерзавцы, сказали мы ей. Они заставили тебя страдать.

Да ну вас, сказала она. Забудьте вы об этом. Они для меня и много хорошего сделали. Для меня и для Эбби. А об этом забудьте. Не тратьте времени.

Вот и я про то же, сказала Энн. Селене надо было бы их топором зарубить.

Немного подробностей: Селенины две сестры отдали ее в приют. Им было стыдно, что в свои шестнадцать и девятнадцать они не могут о ней заботиться. Они ее целовали-обнимали. Боялись, что она расплачется. Отвели в ее комнату, точнее, в общую спальню человек на восемь. Лена, это твоя кроватка. Это тумбочка для твоих вещей. Этот ящичек – для зубной щетки. Это все мое? спросила она. Больше никто это трогать не будет? Только я. И все? Арти не придет? И Фрэнки не придет? Да?

Поверьте, сказала Селена, в приюте я была счастлива.

Факты, сказала Энн, только факты. Не обязательно правду.

По-моему, ни к чему жаловаться на то, как именно ты умираешь, или дотошно изучать все их мотивы. Разве не удивительно мужество этого закрытого, но всеохватного питающегося вымыслами сообщества?

Мужество не помешает, сказала Селена. Вот увидите.

Она поняла, что пора лечь. Сьюзен встала ей помочь.

Спасибо, сказала наша Селена и впервые за всю свою жизнь на кого-то оперлась. Самое неприятное – вот что: когда я стою, ужасно болит поясница. С этим уже ничего не поделаешь. Всё – химиотерапия. У меня внутри меня уже не осталось – одна только химия. Ха! А вы знаете, что до того, как приехать в Нью-Йорк и встретить вас, я работала в больнице? Старшей медсестрой в гинекологии. Ухаживала за больными. Врачи, они были мне друзьями. Тогда они не были такими противными. Дэвид Кларк, отличный хирург. На прошлой неделе он даже глаза отводил. Все твердил: Лена… Лена… Вот так-то. Мы с ним вместе были в Северной Африке – по-моему, в сорок четвертом. Я ему сказала: Дэйви, я достаточно пожила. Много чего повидала. Он это знает. Я решила, незачем заставлять его на меня смотреть. Тьфу, проклятье – как же ноги донимают: головы не повернуть.

Последние исследования, сказала Сьюзен, показали, что ноги болят, когда с шейными позвонками что-то не то.

Вечно они что-то новенькое выдумают, сказала наша дорогая подруга Селена.