Он нахмурился, явно решив, что я сумасшедшая. Вероятно, так и было.
— Мы случайно не знакомы? — спросил он, склонив голову набок.
Мои щеки больше не горели. Они пылали, как лесной пожар четвертой степени.
Мой добрый самаритянин открыл рот, но я опустила голову, потупив взгляд.
— Ну, ладно, тогда увидимся внутри, — произнес он через мгновение, и я с облегчением расслабилась. Он не узнал меня.
Я не хотела, чтобы узнал. Тот снежный день на тротуаре был не из лучших. Но, к несчастью, с того дня все остальные дни стали только хуже. Панические атаки. Хроническое состояние тревоги.
Но он не узнал меня.
Это хорошо. Анонимность важна для меня.
Тогда почему глубоко внутри я ощущала разочарование?
Еще через десять минут молчания и не таких уж молчаливых разговоров с самой собой, я, наконец, решилась войти внутрь.
Зайдя в переполненную комнату, я не стала тратить время и смотреть на всех подряд. Не позволяла себе искать
Я сняла пальто с шапкой и повесила на крючки, расположенные вдоль стены. А затем потерла руки, пытаясь согреть их, и направилась к столу с закусками.
Слегка дрожащими пальцами я быстро налила себе горячий чай в пластиковый стаканчик и залпом выпила.
Я ненавидела кофе, поэтому обрадовалась травяному чаю с медом. Я сразу же повторно наполнила стаканчик, а затем начала накладывать на тарелку аппетитную выпечку. Кто бы ни был организатором группы «Излеченные сердца», он точно знал толк в закусках.
Обычно на таких встречах предлагали паршивый кофе «Фолджерс» и шоколадное печенье из «Уоллмарта». Я оказалась в сахарном раю. Хоть я и не ела много сладкого, иногда мне нравилось баловать себя.
Хотя, наверное, я должна осторожнее относиться к количеству сахара, которое потребляю. Буквально на днях я прочитала статью о наследственной предрасположенности к диабету второго типа. Я остановила руку на полпути ко рту.
Вспомнила, что у бабушки по маминой линии в старости обнаружили диабет, и ей пришлось колоть инсулин. В конце концов, она пережила инсульт, который стал следствием этого заболевания.
Я взглянула на свою тарелку, наполненную вредной едой, и потеряла аппетит. И тут же вернула закуски обратно на поднос.
— Рад, что ты, наконец, вошла.
Низкий голос, раздавшийся некомфортно близко, напугал меня. Я посмотрела в голубые глаза, от которых всего пятнадцать минут назад не знала куда деваться.
Сжимая в руках теперь уже пустую тарелку, я кивнула. Язык неожиданно стал тяжелым и отказывался подчиняться.
Мужчина смотрел на меня. Он буквально сверлил меня взглядом, пытаясь разгадать все секреты.
— Не любишь пирожные? — спросил он после неловкого молчания.
Почему он все еще разговаривает со мной? Мое прирожденное обаяние уже должно было отпугнуть его.
— Эм, нет. У меня диабет, — произнесла я, слова вырвались прежде, чем я смогла сдержаться. Ух-х!
— Диабет? — переспросил он.
— О, ну, знаешь, большое количество сахара, генетическая предрасположенность и все такое, — продолжила я, понимая, что разговор не спасти и терять уже нечего.
Парень потянулся мне за спину, взял пирожное и положил его на свою тарелку. Он слизнул каплю яблочной начинки с пальца, глядя на меня тем же самым напряженным взглядом, как и у входа в церковь.
— Ну, у меня такой генетической предрасположенности нет. Так что ничего не мешает мне насладиться этим.
Он дразнился? После этого он улыбнулся, отвечая на мой немой вопрос. Определенно дразнился.
В ответ я послала ему слабую улыбку и отвернулась так, чтобы защититься от его проницательного взгляда.
Комната оказалась заполнена людьми, и бормотание голосов стало громче. Помешивая чай, я подумывала о том, не найти ли себе место. Если симпатичный парень считает, что я настроена принимать участие в разговоре, то будет разочарован. Я не умею вести беседу. Стоит мне открыть рот, как разговор заканчивается. Обычно все кончалось тем, что я делилась неловкими личными деталями о хроническом потении по ночам или о том, как нерегулярно отрастают мои волосы в местах, о которых не принято говорить.
А затем наступил момент, которого я страшилась.
Момент узнавания. Момент, когда я погибла от крайнего и мучительного унижения.
— Я тебя знаю, — произнес он низким голосом. Одновременно хриплым и мягким.
— Нет, не знаешь, — пропищала я. Почему мой голос не может быть сладким и сексуальным, а звучит так, будто мышь вдохнула гелий.
Если это не сработает, может, начать биться в конвульсиях, будто у меня приступ?
— Да, знаю. Ты та девушка с тротуара. Та, которой я помог несколько недель назад, — произнес мужчина, к счастью, шепотом.
Девушка с тротуара?
Серьезно?
Почему бы просто не назвать меня девушкой, которая испугалась и убежала как идиотка? Так было бы лучше.
— Думаю, ты перепутал меня с...
Но доброжелательный придурок перебил меня: