Он повернулся, снова начиная прислушиваться и обнюхивать воздух.
— И где, черт побери, Гайрок? Я уже давно должен был почуять его приближение по сильному запаху перегара.
Под горбатым гранитным тентом снаружи располагалась тяжелая деревянная панель. Древесина встречалась весьма редко, особенно здесь в Своте. Тарригата использовал помещение в качестве морга. Дерево впитывало кровь. Плиты, подобно пестрому шпону, покрывали темные пятна.
Мы с Везулой расположили тело Кабэ на них.
— Следующий бой начнётся через несколько часов, — сказал я, доставая пилы и другие хирургические инструменты из клетчатой стойки, установленной рядом с морговым блоком. Я вручил одну Везу, он принялся резать. — Он придет.
— Лучше бы ему быть здесь, — ответил Тарригата. — Смерть и поражение… Я буду разорен!
— Каждый из нас когда-нибудь попадет сюда. Так какая разница? — пробормотал я, наблюдая за тем, как Тарригата быстро поднимается в свой хаб-блок.
Везула работал. Он уже срезал броню Кабэ, его атрибуты, и теперь занимался сбором органов. Мы были в некотором роде вурдалаками, по крайне мере те из нас, что все еще были живы. Наше дальнейшее существование зависело от смертей и успешного присвоения частей наших павших братьев по оружию.
И наш доминус, Тарригата, обладал средствами и оборудованием для трансплантации этих частей. В этом плане, мы зависели друг от друга.
Остановившись на понятии того, кем мы все стали, я посмотрел сквозь узкую щель в тенте. Желтое облако отбрасывало грязную завесу, но под ней я увидел следы винтовых нитей «Мау». Если Мау был огромным спуском, ведущим вниз, то Свот являлся миазмой знаменующей его окончание.
Факторумы и нефтеперерабатывающие заводы цеплялись за кольца Мау, подобно мерзким паразитам, отринувшим иной способ существования, к пищеводу огромного глубоководного левиафана. Иногда, одна из этих конструкций опускалась, сбрасывая вниз громадные тонны отходов и мусора, из которого местные медленно возводили свои неприметливые лачуги, колонизируя близлежащие территории, словно раковая опухоль.
Терра выглядела совсем иначе.
— Я все еще мечтаю о славе, Дах, — сказал мне Везула. Его голос заставил меня вернуться к настоящему. Я боялся, что он снова соскользнет, погрузится в старые воспоминания, но его глаза были ясны, когда он разделывал тело Кабэ. Инструменты и поблескивающие от крови органы располагались среди бесполезных отходов. Работа, даже столь грязная и кровавая, помогала сосредоточить ум.
Он остановился, с лезвия хирургической пилы капала кровь, его руки были покрыты ей вплоть до локтя.
— Иногда мне сложно отличить видения от реальности. Понять, где вымысел, а где действительность.
— Я понимаю, — тихо ответил я. — Все слишком правдоподобно.
В глубине души я действительно его понимал. В моем мозге, в моем сердце охваченном раковой опухолью, я понимал его.
— Старые времена давно ушли, я это знаю, — продолжил Везула. — Дни Грома, Единства. Дни наших войн и завоеваний. Империи преклоняли колени перед Ним, они преклоняли колени перед нами… — он сделал паузу, его костяшки побелели, когда он сжал ручку пилы. — Я скучаю по ним.
— Как и я, Вез. Но мы больше не те, кем были раньше. Мы прожили слишком долго. Просто некоторые из нас слишком упрямы, чтобы умереть.
Я взял части механизмов, старую Кибернетику Кабэ и стал промывать ее при помощи старого ручного насоса. Жидкость в нем была непригодна для питья и более того, раздражала кожу, однако она прекрасно смывала кровь. Органы были помещены в большие апотекарские колбы и будут хранится там в вязком, разъедающим слизистую носа при нескольких вдохах, растворе формальдегида, глутарового альдегида и метанола. Этому меня научил Тарригата.
— Возьми их, — сказал Везула. — А я займусь сжиганием.
В задней части владений Тарригаты располагалась специальная печь. Окончательный покой Кабэ.
Поднимая колбы с органами, я спросил:
— Ты сам, брат?
— Я сам.
— А если и ты когда-нибудь?
Везула встретил мой взгляд. Его глаза, полные смирения, выглядели невероятно спокойными.
— Тогда окажи мне почетную смерть.
— Почетная смерть, — проговорил я, и направился к хабу Тарригаты.
Внутри помещения было темно, понадобилось немного времени на то, чтобы глаза привыкли к практически полному отсутствию света. Было тесно, а потолок был настолько низким, что мне приходилось пробираться нагнувшись. Тарригата был скопидом. Полки с ящиками полнились кучами кибернетических частей старых гладиаторов, и банками с соленой жидкостью в которых находились медленно атрофирующиеся органы. Он хранил абсолютно все, независимо от того, собирался ли использовать это в будущем. Я застал его сидящим на потрепанном стуле, согнувшим спину и хмуро смотрящим на свое счетное устройство.
— Радик Клев потребует компенсации за свою потерю, — сказал он мне, прежде чем откинуться назад для того, чтобы взять свою кисеру. Шлейф серого дыма вырвался из старой длинношеей трубки, табак в чаше ярко вспыхивал, когда Тарригата вдыхал его. — В свою очередь этот долг ляжет на тебя.