По боковому проходу, мимо пустых кресел Баджи двинулась к сцене, поднялась на мостки, перекинутые через помещение для оркестра, медленно ступила на авансцену, повернулась лицом к залу.
Зал был пуст, безжизнен. А было время, в каждом из этих кресел сидели люди, ловили взглядом ее движения, вслушивались в то, что она говорит. И Баджи вспомнила, как год назад она выступала на этой сцене в «Севили». Смех и гнев, радость и слезы очищения несла она тогда в зрительный зал.
«Пора!» — страстно звала она отсюда устами Гюлюш своих сестер азербайджанок и всех угнетенных людей к новой, лучшей жизни.
А теперь?
«Пора!» — звали теперь ее самое муж и брат, дочь, товарищи и друзья, старик вахтер и маляры на лесах, и голоса их, казалось, сливались в один многоголосый хор.
И был еще один голос — тайный голос души, который давно все более властно звал Баджи к тому, что предназначено ей было жизнью и судьбой.
Часть шестая
СНОВА В ТЕАТРЕ
ВСТРЕЧА
Сколько приветливых улыбок, дружеских возгласов, крепких рукопожатий, поцелуев!
Возвращению Баджи особенно рады Натэлла Георгиевна и Юлия-ханум. В душе и та и другая видят в нем результат своих стараний.
Обрадован и Виктор Иванович, хотя пытается скрыть это.
— За прошедший сезон наш коллектив сильно продвинулся вперед, — говорит он суховатым, деловым тоном. — Тебе, Баджи, придется догонять. Зайдешь ко мне завтра в девять утра.
Еще никогда не говорил он с ней так холодно, ее учитель, ее художественный руководитель, ее друг. Но Баджи не слишком обижена, не слишком огорчена. Она верит, что есть у нее сила, перед которой Виктор Иванович не устоит. Какая? Упорный труд, новые успехи!..
А вот и Гамид!
— Ты так ни разу меня и не навестил! — говорит Баджи с упреком.
— Работы было по горло… Москва… Да и здоровье снова пошаливало… — по обыкновению оправдывается Гамид, избегая взгляда Баджи.
Работа? Москва? Нездоровье? Все это так, конечно. Но Баджи, как всегда, знает, что подлинная причина не в этом. В чем же? Затрагивать этот вопрос Баджи избегает: может возникнуть слишком сложный разговор!
— Я слышал, тебе попало от Виктора Ивановича? — участливо спрашивает Гамид.
— Да еще как! — с готовностью подтверждает Баджи: в такой радостный день ей все нипочем. Она, впрочем, тут же со вздохом добавляет: — Придется мне много работать, чтоб вас догнать!
— Если ничего не имеешь против, я охотно помогу тебе… По-товарищески.
Послышалось ей или Гамид в самом деле подчеркнул последние слова?.. Совсем другие слова находил он когда-то, предлагая ей свою помощь. «В роли Джульетты ты была бы лучше любой из наших девушек!» И глаза его горели, как если б это говорил сам Ромео… А теперь? Правда, и она уже не та, какой была в ту пору, — она замужем, у нее ребенок, у нее своя семья. Нет, она уже не Джульетта!
И Баджи, в тон Гамиду, отвечает:
— Очень тебе благодарна, Гамид, непременно воспользуюсь твоим предложением… По-товарищески!
Трудный он человек, этот Гамид! Не всегда сразу поймешь, чего он хочет…
А вот Алик, этой весной поступивший в театр, — совсем иное дело! Он явно радуется, завидя ее. С ним просто и легко. Глаза его стали еще ласковее, пожалуй, еще красивей…
Многие рады возвращению Баджи. Но кое-кто испытывает иные чувства.
Телли, например, обеспокоена, что Баджи получит лучшие роли, оттеснит ее на задний план. Это не мешает ей встретить подругу с распростертыми, в ту минуту почти искренними, объятиями.
Чингиз настроен более зло:
— Наконец-то наша Савина осчастливила нас — вернулась! А я, признаться, боялся, что она застрянет подле мокрых пеленок своей Маруськи!
Делая соболезнующее лицо, Сейфулла говорит:
— Девять месяцев носить, затем рожать, затем кормить, потом растить и воспитывать ребенка — да разве такой женщине до того, чтоб целиком отдавать себя сцене? Актриса должна быть свободной, красивой, изящной! А от материнских забот не очень-то будешь чувствовать себя свободной. Актриса, ставшая мамашей, — уже не настоящая актриса!
Слова Сейфуллы — бальзам для Телли: соперница уже не кажется ей такой опасной.
Высказываниями шефа доволен и Чингиз: быть может, они повлияют на Телли? Не в его, Чингиза, интересах, чтоб она стала матерью, связала бы его ребенком: он молод — ему всего тридцать два года, — он красив, а в городе есть много веселых хорошеньких женщин помимо Телли…
Весь день провела Баджи в театре, вернулась домой поздно вечером, усталая, но довольная.
Утром, ровно в девять часов, она была снова в театре, получила от Виктора Ивановича задание.
Пошли репетиции, собрания, спектакли. И жизнь, какой Баджи в заблуждении готова была пренебречь, вновь потекла своим чередом — как течет река, обогнув скалу.
НОВЫЙ ДИРЕКТОР
Много перемен произошло в театре за время отсутствия Баджи, и все они казались ей к лучшему.
Но была одна — с виду, пожалуй, не столь значительная, — которая встревожила Баджи: прежнего директора неожиданно сняли с работы, и на его месте теперь Хабибулла.
Хабибулла, Хабибулла-бек Ганджинский — директор азербайджанского советского театра? Это никак не укладывалось в уме Баджи.