Мечты сбываются

— Нашей гостье, по-видимому, было неизвестно, что дирекция дала нашему уважаемому товарищу Сейфулле, руководителю бригады, строжайшие установки: быть сугубо осторожным в сложных условиях борьбы за коллективизацию, зря не рисковать жизнью наших товарищей, действовать наверняка. Хорошо, что наш друг Халима-ханум не член агитбригады, и поэтому с нее ничего не спросишь. Вот если б она была членом бригады…

— Есть и у нас такие! — не сдержался Чингиз. — Да хотя бы товарка этой Халимы — Баджи!

И Чингиз принялся расписывать все прегрешения Баджи, совершенные ею за время поездки.

— Жаль, очень жаль, что Баджи нарушила наши установки, проделывала все эти опаснейшие эксперименты! — со вздохом сказал Хабибулла.

Гамид спокойно заметил:

— Победителей, как известно, не судят!

Хабибулле показалось, что сказанное Гамидом имеет не только прямой смысл. Но если так…

— А дирекция вовсе не собирается судить нашу талантливую Баджи-ханум! — отшутился он. — Напротив: имя Баджи-ханум стоит в общем списке участников агитбригады, получившей благодарность дирекции. И я уверен, что в дальнейшем перед нашими молодыми актрисами лежит большая дорога, где их ждут интереснейшие достижения и успехи!

И Хабибулла разразился потоком ни к чему не обязывающих слов, какие обычно говорят пустые или нечестные люди, когда они знают, что правда не на их стороне и когда им ничего иного не остается сказать…

Минуло бакинское знойное лето, воцарилась долгая ясная осень. Как всегда быстро прошла апшеронская зима — ветры, дожди, два-три снегопада, — и вот уже снова воздух пахнет весной.

В один из этих дней Баджи вызвали из-за кулис в проходную:

— Тебя какой-то человек спрашивает, говорит — твой старый знакомый.

В проходной, за перегородкой, стоял мужчина, одетый не то по-городскому, не то по-деревенски, с толстой палкой в руке. Едва Баджи показалась, лицо мужчины расплылось в приветливую улыбку.

— Сулейман! — радостно воскликнула Баджи. — Какими судьбами?

— Направили меня, Баджи-ханум, наши крестьяне делегатом на Первый съезд колхозников-ударников Азербайджана — вот и очутился я у вас в Баку.

— Добро пожаловать!

— А сейчас я пришел сюда передать от наших крестьян колхозный товарищеский привет. Они до сих пор вспоминают «Могилу имама» и благодарны товарищам актерам… Извини, Баджи-ханум, за беспокойство!

— Такое беспокойство я готова терпеть каждый день! Спасибо тебе, товарищ Сулейман, за привет, но не лучше ли будет, если ты зайдешь в театр и сам передашь привет нашим актерам, будешь нашим гостем? У нас как раз только что закончилась репетиция.

Сулейман замялся:

— Я, Баджи-ханум, не один — там, на улице, меня дожидаются земляки, товарищи делегаты.

— Зови и их!

— Если позволишь…

Сулейман заковылял к выходу и тут же вернулся, ведя за собой нескольких сельчан.

Двух из них Баджи сразу же узнала:

— Зарифа! Дедушка Фарзали! Ну, входите же, входите, друзья!

Старик вахтер заколебался: пускать ли всех? Но Баджи коротко бросила:

— На мою ответственность!

И хозяйским жестом широко раскрыв калитку проходной, пропустила гостей за кулисы, в свою уборную.

Не прошло и минуты, как за кулисами стало известно о приходе колхозников. Маленькая уборная наполнилась до отказа. Пришлось перейти в актерское фойе.

Усевшись в углу за круглым столом, принялись вспоминать о днях, когда бригада ездила по районам. В непривычной обстановке гости чувствовали себя несколько смущенно, но тут подоспел чай с угощением, и разговор оживился.

— Теперь в такую чушь, как могила имама, у нас уже никто не верит, — сказал Сулейман.

— Разве только самые древние старухи, — добавил дедушка Фарзали.

А Зарифа поправила его:

— И темные старики!

Разговор зашел о колхозах.

— Помню, ты сетовал, что женщины ваши плохо идут в колхоз, — сказала Баджи.

— После того как вы у нас побывали, они свой самостоятельный колхоз организовали. Вон сестры наши из Баку уже давно на сцене играют, а мы, что ли, не сумеем засеять и собрать хлопок? Мы, говорят, не глупей мужчин — справимся и без них. Ну, выделили им участок земли, лошадей, тягло, инвентарь, и засеяли наши женщины два десятка га хлопка. — Сулейман бросил взгляд на Зарифу. — Она у них была главной, председательницей.

Зарифа вдруг чего-то застеснялась, прикрыла рот платком:

— Хватит тебе, Сулейман…

Баджи спросила:

— А как работал женский колхоз?

Сулейман досадливо махнул рукой:

— Ясно как — плохо!

Баджи укоризненно заметила:

— Ты чего это, Сулейман, так ополчился на женщин — может быть, какая-нибудь не угодила?

Теперь пришла очередь смутиться Сулейману:

— Не в том, Баджи-ханум, дело, что кто-то мне не угодил, а в том, что женщины наши перемудрили: не следовало им дробить, распылять наше колхозное хозяйство. В районном центре им это растолковали и посоветовали ликвидировать их колхоз.

— Ну и как?

— Поартачились наши женщины с недельку, а потом свою же выгоду поняли и вошли в общий колхоз, теперь работают с нами рука об руку.

— Выходит, значит, что женщины в самом деле не глупей мужчин! Так ведь?

Сулейман улыбнулся:

— Выходит, что так!