- А вот это - уже плохие новости. – Доктор посмотрел в глаза несчастной матери. - У вашей дочери был сильный ушиб лобной доли головного мозга, видимо, поэтому она и впала в кому.
- И как это повлияет на ее здоровье?
- За два дня, проведенных после забытья, ей удалось поспать всего час… и выучить санглийский язык.
- Как это? – потрясенно спросила женщина.
- Мозг – удивительная штука… на одних его удары и ушибы выливаются во всевозможные расстройства, потерю базовых навыков и социальной адаптации, а из других, наоборот, делают гениев, полиглотов, сверхсуществ… Но проблема в том, что даже лекари не знают, как поведут себя такие пациенты в дальнейшем. Сейчас мозг вашей дочери работает в аварийном режиме, без конца впитывая новую информацию, и видимо, давая возможность творчеству.
Она пишет все время.
Кажется, роман или новеллу. В тетради.
Левой рукой и по-санглийски.
Она раньше писала?
- Еще как бумагу портила! – тихо буркнул молчащий, до этого отец.
- Да, писала она и раньше, но по-версилонски и не так много, как вы говорите.
- Возможно это и дар, – вздохнул Залепилли, - но, однозначно, это не норма. Я буду наблюдать ее дальше.
Глава 7
Уезжая домой, мама чуть ли не со слезами на глазах просила меня спать хоть по часу в день. Чтобы не расстраивать маму, я конечно, пообещала, и спать, и отдыхать. Обидно, что так и не смогла объяснить встревоженной родительнице, что при таком ритме чувствую себя отлично. Моя голова была ясной и готовой постоянно впитывать новые знания, поглощать книги и выдавать сюжеты будущих романов.
- Выздоравливай и возвращайся домой побыстрее! – умоляла меня мамочка.
«Ну уж нет, туда я больше не вернусь!» - мысленно отреагировала я и вымученно улыбнулась маме.
- Отдыхайте там пока без меня. – произнесла я вслух. – Денису и бабуле привет!
Не спать – стало для меня обычным состоянием. За обучением и писательством, время летело незаметно.
Как и обещал врач, со мной приходили заниматься преподаватели.
- У вас явный математический талант, - с восхищением говорила преподавательница высшей математики, когда я с легкостью, едва прочитав правило, решала уравнения с двумя неизвестными, и так же ловко справлялась с синусами и косинусами по непонятной в прошлом мне геометрии.
Раньше ненавидимые мною предметы, алгебра и геометрия, теперь мгновенно становились ясными и понятными. Решения были столь очевидны, что я сама себе удивлялась, как будучи в универе, я не понимала этого.
Впрочем, те же слова говорили мне и остальные преподаватели по науке, литературе и языку. Я не раз думала, что пошл бы на пурпурный диплом, если бы не авария. По университету я скучала, как и по друзьям и даже по преподавателям, хотя раньше терпеть не могла учиться.
Время летело безостановочно. Мне не хватало двадцати четырех часов в сутки, чтобы успеть подумать, написать, осознать, приходившие неизвестно откуда образы и сюжеты. А еще приходилось отвлекаться на медсестер, врачей, процедуры. Но как же хорошо все-таки мне было в минуты одиночества, когда никто не отвлекал меня и не раздражал глупыми вопросами.
«Какое же это должно быть блаженство, быть единственным ребенком в семье?» - убеждалась я больше и больше. - «Никто не докучает, не пристает, не требует делиться, не посягает на твое личное время!»
Три месяца промелькнули как один день, тем более мой мозг так и ни разу не сделал перерыв на сон и отдых. Мне вспоминалось, как я мечтала о диких вещах, например о том, чтобы заболеть или сломать ногу, только для того, чтобы остаться дома одной, когда все уйдут на работу, учебу, или, на худой конец, в магазин, и спокойно писать истории в тишине, не отвлекаясь на постоянно тревожащих меня родственников.
И вот теперь, будучи за океаном, я имела полное право проводить время наедине с собой. Со своими рассказами. Ценить спокойное одиночество может лишь тот, кто вырос в большой семье, не имея собственной отдельной комнаты.
Каждый день Анка приходила ко мне в палату, открывала ставни, и пока меняла содержимое катетера, ставила капельницы и уколы, я любовалась небоскребами и небом Нью-Бйорка. Небо было разным: иногда черным и грозовым, иногда серым и дождливым, редко повисала сияющая радуга, еще реже оно было ясным и голубым. Каждый раз, глядя на все это великолепие, я думала, что это все сон – мне, так и ни разу не вышедшей на улицу за пределы здания реабилитационного центра, не верилось, что я в Нью-Бйорке. Как же до дрожи, мне хотелось просто выйти и вдохнуть воздух свободы города мечты.
В одно ясное утро доктор Залепилли пришел раньше, чем обычно, покачал головой в сторону учебников санглийского и сообщил радостную новость – сейчас придут его помощники и освободят от гипса правую руку и бёдра, и если все будет хорошо, то я смогу садиться и даже передвигаться, но, пока, на инвалидной коляске.
Гипс снимали без малого час. Два дородных медбрата осторожно, шаг за шагом откалывали кусочки белого плотного материала. Первой была освобождена верхняя конечность.
- Пошевели осторожно, – попросил доктор.