Мечты сбываются

— Разные? Чем?

Он еще спрашивает! Эх ты… подлежащее — сказуемое! Обстоятельство образа действия!.. Видно, только из-за этого и приезжает он сюда из города, студент!

— У мужчин сердце глухое, жесткое, закрытое на замок, — отвечает Баджи.

Что-то вроде упрека слышится Саше в ее словах.

— А у женщин? — спрашивает он.

Баджи загадочно улыбается:

— Подумай-ка сам!

Теперь разводит руками преподаватель.

— Приезжай-ка к нам в Черный город, там мы еще об этом потолкуем! — говорит он на прощанье.

Однажды, после отъезда Саши, Баджи спросила Юнуса:

— Знает Саша, что я была замужем за Теймуром?

Юнус избегает говорить на эту тему — рана еще слишком свежа.

— Спроси сама, — отвечает он уклончиво.

О, как хотелось бы ей, чтоб Саша не знал!..

Баджи не была в Черном городе с тех пор, как ее взял к себе Шамси. Зачем ей было туда ездить? Бродить по грязным лужам? Томиться печалью о матери и об отце?

Совсем иными показались теперь Баджи трубы, и резервуары, и скамейка подле ворот, которые семнадцать лет сторожил Дадаш, встречая идущих на завод рабочих добрым словом «салам!» или «здравствуй!» Все, что некогда ей представлялось большим, словно уменьшилось, все, что когда-то казалось далеким и недоступным, — приблизилось. Как все изменилось!

Баджи постучалась в комнату, где некогда жила. Дверь открыла девочка лет десяти. У нее были черные, аккуратно заплетенные косички, в руке — карандаш.

— Отец еще на работе, а мать в больнице, родила мне сестренку, — сказала девочка, не спуская глаз с гостьи: красивая, без чадры!

— А где отец работает? — спросила Баджи.

— На нашем заводе.

«На нашем!..»

Баджи погладила девочку по голове и огляделась. Стены комнаты были оклеены новыми обоями, пол выкрашен, электрическая лампочка с бумажным самодельным колпаком спускалась с чисто выбеленного потолка. Видно, и здесь нашелся теперь кто-то вроде Юнуса.

И Баджи вспомнила, как жили здесь ее отец и мать в скудости и в нищете и как умерли, не дождавшись счастья. Сердце ее сжалось, и ей захотелось плакать. Но она постыдилась чужой девочки и отвернулась к окну. Здесь, у окна, коротала она дни после смерти матери, глядя на пустырь и грязные лужи, в которых копошились мазутники. Теперь лужи были засыпаны, выровнена изрезанная рытвинами земля и на желтом, свежем песке играли дети.

Совсем иной показалась Баджи и квартира тети Марии. Книжный шкаф занимал теперь место, где прежде стояла узкая полка, а на стене висели большие портреты бакинских комиссаров.

Баджи принялась рассматривать портреты. Два человека ей знакомы: Степан Шаумян, Мешади Азизбеков. Остальных она видит впервые.

— Этот, в косоворотке, — Ванечка Фиолетов… А этот, рядом с ним, — Алеша Джапаридзе… — поясняет тетя Мария.

Многих из этих людей она хорошо знала и теперь охотно рассказывает гостье об их славных делах.

— Остался кто-нибудь в живых? — спрашивает Баджи с надеждой в голосе.

Губы тети Марии печально и сурово сжимаются:

— Никто…

Рассказала тетя Мария и о своей работе — теперь она заведует новым заводским детским садом. Малышей в нем втрое больше, чем в том, куда Баджи приносила рис, изюм, топленое масло.

— Помнишь, Баджи?

— Еще бы не помнить!..

Стал рассказывать о себе и Саша — о своей учебе в университете.

— А кем ты будешь, когда кончишь учиться? — поинтересовалась Баджи.

— Учителем буду, — ответил Саша.

— Подлежащее, сказуемое, обстоятельство образа действия? — улыбнулась Баджи.

— Не только это. Буду учить литературе, истории. Буду рассказывать, как люди жили когда-то, какие были войны, революции, как люди будут жить в будущем.

Баджи вспоминает, что о чем-то подобном слушала уже, стоя у двери комнаты Ага-Шерифа.

— Что ж, это неплохо! — говорит она одобрительно.

Целый день провела Баджи в Черном городе, рассматривала Сашины книги, обедала, ужинала, вдоволь наговорилась и с тетей Марией, и с Сашей.

Перед отъездом Баджи заглянула к старым соседям по первому коридору и уехала, когда уже стемнело, а Саша так и не сказал ни слова о том, о чем обещал поговорить. Может быть, в самом деле сердце кое у кого среднего рода?..

И все чаще Баджи задумывается: женщины и мужчины говорят, что она хороша собой, — почему же не видит, не замечает этого Саша, почему не нравится она ему? Может быть, потому, что он знает про ее замужество, в душе осуждает ее, и обучает грамоте лишь из жалости или по дружбе? А может, скучно ему с ней, потому что она темна и невежественна, а он ученый, студент и так много, много знает, что не о чем ему говорить с ней?

Скорее всего — поэтому!

И Баджи овладевает страстное желание учиться. Она читает все, что попадается ей на глаза: вывески, афиши, обрывки газет, надписи на папиросных и спичечных коробках — все. Она исписывает тетрадь за тетрадью, и с пальцев ее не сходят чернильные пятна. Она даже берется за ненавистную ей грамматику.

Саша не нарадуется на ученицу.

«Правильно!», «Умница!» — все чаще слышит Баджи от Саши и все чаще улавливает в его тоне теплоту.

Однажды Баджи услышала, с какой похвалой он говорил о ней Юнусу. Радость и гордость захлестнули ее.