Мечты сбываются

— Уж лучше оставаться такой, какая есть, чем быть похожей на этакую!

Кого имела в виду Фатьма, кивнув в сторону Телли, — Эдиль или ту и другую?

— Эдиль, конечно, женщина плохая, и быть на нее похожей — незачем, — заметила Баджи. — Но ведь и оставаться такой, какой Севиль была в доме Балаша, не многим радостней: это все равно, что совсем не жить!

— Для меня стать иной — значит тоже не жить: Хабибулла быстро сживет меня со свету… — ответила Фатьма. — Хоть он и умный, и культурный, — с усмешкой добавила она.

— У тебя есть близкие люди, они тебя защитят.

— Старик отец, что ли? Мать неграмотная? Брат школьник? Они, если б и хотели защитить, бессильны.

Натэлла Георгиевна, молча следившая за разговором, внушительно сказала:

— Есть у тебя, женщина, друзья посильнее, чем отец, и мать, и брат.

— Не знаю я таких…

— То-то, что не знаешь! А советская власть?

— Не станет она возиться с такой, как я, — с дочерью буржуя.

Баджи с укором промолвила:

— Забыла ты, видно, Фатьма, кто недавно о детях твоих позаботился, чтоб они были сыты, одеты, обуты. Не советский ли суд, не советская ли власть?

— Нет, нет, — об этом я помню и всегда буду помнить! — с чувством воскликнула Фатьма.

— Спасибо тебе за это!

В тоне Баджи послышалась издевка, и Фатьма недоуменно развела руками, словно спрашивая: что же еще могу я сделать?

Натэлла Георгиевна ее поняла.

— Нужно идти по той дороге, которую указывает тебе советская власть, и прежде всего расстаться с этим… — сказала она, брезгливо кивнув на чадру.

Фатьма, сама того не замечая, ответила словами Хабибуллы:

— Для азербайджанки чадра — головной убор, такой же, как в России платок или шляпа.

— Хороша такая шляпа, из-за которой лица не видно!

— У нас к чадре привыкли…

— Многие уже давно отвыкли! Не обижайся, если добавлю: те, кто поумней да посмелей!

— Вам легко так говорить: вы, видать, грузинка. А в чадре ходила моя бабка, и до сих пор моя мать ходит, — упорствовала Фатьма, казалось, забыв все, что только что пережила в зрительном зале.

— А дочки и внучки твои будут ходить иначе!

Много верных, добрых слов услышала в этот вечер Фатьма из уст Баджи и костюмерши.

И только Телли безучастно молчала, любуясь в зеркале своим хорошеньким личиком: стоит ли тратить слова на этакую отсталую гусыню?

Баджи вспомнила, как много лет назад, советуя сестре расстаться с чадрой, Юнус сказал:

— Ну, на что она женщине, эта тряпка?

С какой готовностью откликнулась она тогда на призыв брата! А вот сейчас, в ответ на такие слова, Фатьма лишь угрюмо отмалчивалась, выпятив губы, и нос ее, без того длинный, казалось, стал длинней. Да, видно, и впрямь не все люди из одного теста!

В душе Фатьмы шла борьба.

Вновь, как в зрительном зале, страстно хотелось быть такой, как Баджи, как Гюлюш, как Севиль, когда та бесстрашно кинула чадру в лицо мужу, покинула его дом. Быть такой, как они! Все они уже переболели недугом страха и нерешительности, который до сих пор держит ее, Фатьму, в тисках. Все они давно ходят без чадры и, слава аллаху, живы, здоровы, невредимы. Счастливые! Почему ж только ей одной так трудно, так страшно перешагнуть черту?

— Ну, ладно… Пусть будет по-вашему… — сказала она наконец, измученная сомнениями, и тут же, испугавшись своих слов, торопливо поправилась: — С завтрашнего дня…

Баджи и Натэлла Георгиевна переглянулись. Похоже на то, что Фатьма не хочет их обидеть отказом. С завтрашнего дня? А кто поручится, что завтра, когда дойдет до дела, эта трусиха не передумает? Нет, нет, такие дела нельзя откладывать на завтра!

Баджи решительно поднялась, вплотную подошла к Фатьме, стала лицом к лицу. Тонкие пальцы Фатьмы судорожно сжали края шелковой ткани, окутывающей ее с головы до ног. Мягким, но настойчивым движением Баджи разжала пальцы Фатьмы, сняла с ее плеч чадру, брезгливо отшвырнула в угол.

— Так-то будет верней!

Фатьма осталась стоять растерянная, жалкая, словно отняли у нее что-то живое, часть ее самой.

Баджи хотелось ободрить Фатьму. Обняв ее, она с нарочитой веселостью спросила:

— Ну, чего нос повесила?

Фатьма не ответила.

— Думаешь, наверно, о том, что скажет отец, когда увидит свою дочку в таком виде? — в том же тоне продолжала Баджи.

— А что ему говорить? — хмуро промолвила в ответ Фатьма, мало-помалу приходя в себя. — Он теперь в «Скупке» сам работает на советскую власть.

— А помнишь, как он воевал со мной из-за русской книги?

— Он-то, во всяком случае, хорошо запомнил — ты тогда прокусила ему палец, — уже совсем спокойно ответила Фатьма и улыбнулась.

— Ну, и ты была хороша — орала как сумасшедшая, высмотрев у меня ту книгу!

Живо представив себе, как металась Фатьма по дому с громкими криками, Баджи рассмеялась. Смущенно хихикнула и Фатьма: да, всякое бывало в те времена!

Вдруг вспомнив о детях, Фатьма засуетилась:

— Ну, мне пора домой!

— А не боишься идти одна так поздно? Ведь ты к тому не привыкла; может быть, тебя проводить? — спросила Баджи, и Фатьма не могла понять, всерьез ли та о ней тревожится или только испытывает ее.