Мечты сбываются

— Я хорошо понимаю ваши чувства, как шефа Чингиза… — сказал Хабибулла с притворным сочувствием. — Я готов был бы поддержать его, если б не мое положение директора, обязывающее быть объективным в оценке статьи.

— А ваше мнение о ней?

— Это — сложный вопрос… — неопределенно ответил Хабибулла.

Лицо Сейфуллы выразило обиду:

— Вы, Хабибулла-бек, можете действовать как вам угодно, а я буду поддерживать моего подшефного и не дам его в обиду!

— Что ж, это делает вам честь! — сказал Хабибулла поощрительно: он был доволен, что, независимо от решения комиссии, Виктор Иванович все же получит удар от Сейфуллы, а он, Хабибулла, останется в тени…

В комиссию вошло несколько человек: Хабибулла как директор, Али-Сатар и Сейфулла от актеров старшего поколения, Гамид, Баджи и Телли — от младшего.

— Подумать, какой шум подняли из-за этой ерундовой заметки! — ворчала Телли перед началом заседания: в театре многие, были убеждены, что статья — дело рук Чингиза, и Телли, по старой дружбе, хотела выгородить его.

— Виктор Иванович наотрез отказался протестовать против заметки, и наш долг — снять с него несправедливое обвинение, а автора этой гнусной заметки вывести на чистую воду! — решительно сказала Баджи.

Телли понизила голос:

— Учти, Баджи, что не сегодня-завтра Виктор от нас уйдет и о тебе, может быть, даже не вспомнит, а Хабибулла-бек ни тебе, ни всему вашему интернационалу не простит, если вы выступите на защиту худрука! — Она говорила почти искренне, стремясь предостеречь подругу от гнева Хабибуллы.

— Ты, что же, предлагаешь мне купить благосклонность нашего уважаемого директора ценой молчания? Или попросту угрожаешь от его имени?

Телли сделала обиженное лицо:

— Я хотела по-дружески предупредить тебя, а там — поступай как знаешь!..

На заседание комиссии явился Чингиз. Он последовал совету Хабибуллы и с притворным раскаянием признал, что он автор статьи.

Все выступали в защиту Виктора Ивановича. С особой горячностью говорили Али-Сатар и Гамид. И все, негодуя, осуждали Чингиза.

Даже Сейфулла, склонный поначалу защищать Чингиза, заколебался: он как шеф проглядел ошибку, которую сам признал его подшефный, того все равно уже не выгородить, а себе можно только навредить. Нет, уж лучше придержать язык за зубами!

Заключительное слово произнес Хабибулла:

— Мы часто спорим с нашим уважаемым художественным руководителем по разным творческим вопросам, спорим и о театральной молодежи, — начал он. — Мы спорим остро, горячо, но я никак не могу согласиться, что Виктор Иванович, один из организаторов нашего театрального техникума, бессменный его преподаватель, воспитатель нашей театральной молодежи, относится к своим воспитанникам так, как написано в этой заметке. Нужно прямо сказать, что Чингиз поступил необдуманно, опрометчиво, и мы со всей суровостью должны его осудить, чтоб впредь никогда не появлялись подобные статьи!

Чингиз сидел как на угольях. Ах, если б он мог выложить всю правду! Интересно, как выглядел бы этот наглец и интриган Хабибулла! Но Чингиз помнил свою последнюю беседу с Хабибуллой. Заработать репутацию классового врага? О нет, это ему никак не улыбается. Хватит того, что есть!

— Я думаю, однако, — продолжал Хабибулла, — что в интересах нашего театра не усугублять инцидент, а ликвидировать его, посоветовав Чингизу принести искренние извинения Виктору Ивановичу и затем дружно приняться за общую работу… — Он помедлил и, чувствуя, что слова его находят отклик, осторожно добавил: — Вместе с тем я хочу подчеркнуть, что нельзя так нетерпимо относиться к рабкоровской — пусть ошибочной — заметке, как это делают некоторые наши товарищи.

— Это не рабкоровская, а клеветническая заметка! — вырвалось у Баджи.

— Клеветническая? Я сам не согласен с ее содержанием, но тебе, Баджи, следовало бы выбирать более приемлемые выражения, когда идет речь о твоих товарищах по работе.

— А я настаиваю, что здесь действовала рука клеветника и негодного человека! — в сердцах подтвердила Баджи.

Ну, это уже слишком! Лицо Хабибуллы передернулось:

— А когда твой брат Юнус писал в «Молодом рабочем», ты его тоже считала клеветником и негодным человеком? — спросил он вызывающе.

— Как вы можете сравнивать то, что в мусаватские времена писали рабочие против мусаватистов, с тем, что написано в этой гнусной заметке о таком человеке, как Виктор Иванович?

— А какая, собственно, разница? — холодно спросил Хабибулла. — Ведь и тот и другой автор писали о недостатках с целью их исправить.

Баджи не выдержала:

— Так говорить может только бывший мусаватист!

Хабибулла вскочил с места:

— Любым преступникам, отбывшим срок наказания, легче, чем нам! — воскликнул он, и фигура его приняла скорбный вид. — Нас до сих пор попрекают!

— Видно, вы того заслуживаете!

— Я уже искупил свои прошлые заблуждения борьбой за советскую культуру!

Гамид слушал их спор молча и терпеливо, но последнее заявление заставило его с усмешкой переспросить:

— В борьбе за советскую культуру?