Так вот, ничего подобного в комнатах нашего с Ильей номера не наблюдалось. Хотя именно этого я почему-то ожидала. Я даже специально застыла на пороге, открыв рот, чтобы крикнуть что-нибудь типа: «Мама миа!» И обломалась, потому что номер выглядел абсолютно нетронутым. Я испытала разочарование. Ну согласитесь, мне после шептаний про войну ангелов, трупа в телефонной будке, ритуальных шнурков, обморока и общения с полицией это простительно. В конце концов, перевернутый номер был бы превосходной финальной точкой трудного дня.
Немного справившись с чувствами, я шагнула в комнату. На меня вдруг накатила такая усталость, что я решила немедленно лечь в постель. Я поплелась в спальню, включила свет… И вот тут мне все-таки удалось крикнуть: «Мама миа!», да с такой искренней силой, что чуть люстра не обрушилась.
— Тише, прошу вас! — сидящий в кресле господин в коричневом костюме мне приветливо улыбнулся.
Я схватилась за косяк, чтобы не свалиться. У господина была неприятная внешность, а его лицо украшал уродливый шрам через всю правую щеку.
— Ап, ап, ап! — я хватала ртом воздух, сильно подозревая, что в скором времени встречусь с обувщиком Кокселем.
Господин поднялся и пошел на меня. Я дернулась было к выходу, но ноги мои подкосились, и я рухнула, больно ударившись лодыжкой.
Пока я стонала и корчилась на ковре, он приблизился. Увидав блестящие носки его ботинок у своего носа, я начала судорожно соображать, что скажу при встрече на небесах гаду Боккаччо, а заодно и своему папочке, которые втянули меня в столь неприятную передрягу.
Странно, но сожалений по поводу безвременно утраченной собственной жизни я в этот момент не испытала. Я чувствовала, как горло мое сжимает стальная рука смерти. В глазах моих потемнело, а потом я полетела с космической скоростью навстречу белому пятну. Пятно становилось все больше и больше, потом оно превратилось в сверкающую белизну. Я вдруг отчетливо поняла, что платье на невесте должно быть именно такое — чистое, как крыло ангела, и поклялась, что, если соберусь замуж, надену подобное…
— Эй!
Я открыла глаза и робко поинтересовалась:
— Тебя тоже задушили?
— Ну, знаешь ли! — возмутился Илья.
— Не понимаю, — я с трудом ворочала языком.
Он схватил меня за плечи и резко сдернул с кровати.
— Некогда расслабляться! — голос его мало было назвать взволнованным. Эмоции в его горле клокотали, как лава в вулкане. — Быстро собирайся. Мы уезжаем.
— Куда?
— В Рим, детка! В Интернациональный банк, дорогая!
Он распахнул створки шкафа, бухнул на пол чемодан и начал скидывать в него вещи без всякого должного к ним уважения.
— Поосторожнее! — тут уже я встрепенулась. — Это же Альберто Феретти.
— К черту! — он вдруг схватился за шею и закашлялся.
— Нет уж! — одним прыжком я подлетела к нему и, выхватив юбку, принялась складывать ее так, как того требовала цена, по которой я приобрела ее в магазине.
— Да перестань же! — Сухой кашель согнул его пополам. Он прислонился к дверце шкафа и закрыл глаза, пытаясь с ним справиться.
— Что, мороженого переел, пока я парилась на допросе? — ехидно поинтересовалась я, продолжая аккуратно укладывать юбку в чемодан.
— Не совсем, — выдавил он. — Пожалуйста, дай воды.
— И не подумаю. — Я решила быть жестокой и добавила: — Ты бросил меня на произвол судьбы в холле ресторана. А я была без сознания.
— Амалия! Черт тебя подери! Дай мне воды!
— Угу! И отказаться от удовольствия понаблюдать, как ты корчишься в судорогах?! Даже не проси.
Я глянула на него с укором. И тут второй раз за проклятущий вечер у меня из груди вырвался потрясающей силы крик: «Мама миа!» Шею Ильи пересекала розово-фиолетовая полоска. Не царапина, не синяк, а нечто среднее между ними.
— Что это? — я ткнула пальцем в интересующее меня место.
— Дай воды, умоляю! — прохрипел он, все еще кашляя.
Я бросила юбку и метнулась в ванную.
— Ну? — я не могла дождаться, когда он сможет заговорить.
— Собирайся, ради всего святого, — он все еще тяжело дышал, да и стоял на ногах как-то неуверенно. Его заметно шатало.
— Тебя что, пытались задушить?!
— Ты поразительно догадлива! — он закрыл глаза. — Нам нужно уматывать из этого бандитского города. Знаешь, я вдруг понял, что мне чертовски хочется прожить еще лет пятьдесят как минимум.
— Человек со шрамом на щеке? — я почувствовала, что у меня тоже начинает свербеть в горле, и схватилась за шею.
— Перестань молоть ерунду, — он усмехнулся. — Какой еще шрам?
— Разве не он тебя душил?
— Я в темноте не заметил, кто меня душил, но скажу тебе — это было крайне неприятно.
— В какой темноте? Он выключил свет?
— Амалия, детка, — он обнял меня и погладил по голове. Уезжать мне расхотелось, да и страх прошел. Я бы так всю жизнь простояла, млея оттого, что могу уткнуться лбом в его плечо.
— Скажи, ты его прогнал из номера? — промурлыкала я.
— Амалия, — он отодвинулся от меня. — В номере никого не было, кроме тебя.
— А тот, с ужасным шрамом на щеке?
— Его бы я заметил.
— Странно. Последнее, что я помню, — это носки его ботинок и ужасное чувство, будто он затягивает петлю на моей шее.
— Хорошо, по дороге расскажешь.