Мед и яд любви

Конечно, простой психике легче сохранять свою гармоничность, чем сложной. Возможно, тут действует общекибернетический закон: когда в системе возрастает число элементов, трудность управлять ими (то есть согласовывать, гармонизировать их) растет в квадрате. И потому для взрослой счастливости всегда нужно усилий в квадрате больше, чем для детской, а для нынешних усложненных взрослых — еще на степень больше…

Но навсегда ли это? Вечный ли это закон психологии или стадийный, преходящий?

Может быть, он действует сейчас и потому, что мы не понимаем наших новых чувств, смотрим на них сквозь призму старой культуры чувств, во многом романтической и упрощенной? Может быть, наши чувства болеют сейчас, как болеют растения, которые пересажены в новую почву, и они перестанут болеть, когда приживутся на этой почве?

Трудность нынешнего счастья резко усиливается и нашим незнанием многих законов человеческой психологии, и неумением строить жизнь по этим законам. Такой разлад нынешней жизни с законами человеческой психологии — один из породителей всех разладов в нашей психике. И когда научно-психологическая революция начнет перестраивать по законам человеческой психологии всю жизнь, она тем самым будет превращать ее из родителя дисгармонии в родителя гармонии.

Вполне возможно, что просвещенная, гуманная цивилизованность будет не сокращать, а, наоборот, углублять п продлять счастье. Такая цивилизованность только начинает рождаться на земле, она делает лишь первые черновые шаги по материкам личной жизни, и утвердится она на земле, пожалуй, только с рождением новой цивилизации.

Человечество переживает сейчас кризисный переход от доличностного состояния к личностному, от культуры простых чувств и отношений к культуре куда более сложных чувств и отношений. Возможно, что, когда люди освоятся на почве этой новой культуры, они найдут противоядия от нынешних ядов для чувства.

Одно из таких противоядий, которое может действовать и сейчас, это, видимо, наша сознательная помощь своим чувствам. Рассел прав, когда он говорит о стихийном счастье: чем люди сложнее, тем их стихийное счастье короче. Но так ли будет обстоять дело со счастьем, которому стараются помочь сознательно? И возможна ли вообще такая помощь, или счастье как ветер — никакими дверьми не удержишь, никакими щитами не повернешь в нужную сторону?

Жизнь счастливых пар, о которых тут говорилось, доказывает, что душевная сложность может углублять счастье, делать его многоцветнее. Счастливые — долгосчастливые — в один голос говорят, что, если бы они не помогали своим чувствам, те умерли бы быстро. И, видимо, у новой психологической культуры любви сейчас появляется новый главный закон — закон максимальной помощи своим чувствам.

Самоугасающее чувство.

«В пьесе Рощина «Валентин и Валентина» приводится мысль Фрейда: «Самая сильная страсть длится четыре года». Справедливо ли это наблюдение? И вообще на чем основана длительность любви?» (Встреча с преподавателями русского языка военной академии, конец 70-х годов.)

По своей психологической природе любовь, и тем более влюбленность, влечение — все это чувства самоугасающие. Сами по себе, да еще в трудных условиях, они, постепенно ослабляют свою двойную радужную оптику и даже вытесняют ее двойной темной оптикой, которая уже не улучшает, а ухудшает облик близкого человека.

Но называть сегодня какие-то сроки угасания чувств вряд ли стоит, так как массовых сведений о длительности любви у нас нет. Настоящие исследования ее жизни нигде не проводились, и психология любви похожа сейчас на карту мира до Великих географических открытий — гораздо больше белых пятен и неоткрытых земель, чем земель открытых и познанных. Что касается Фрейда, то он говорит здесь о страсти, а бурные чувства иссякают быстрее спокойных. Скорость самоугасания у глубоких чувств меньше, и они, видимо, могут — в принципе — жить дольше.

«Любовь — самоугасающее чувство?! Никогда и ни от кого не слышала такого пессимистического вывода! Любовь вечна, как вечна человеческая жизнь, она проходит ряд ступеней и с годами становится все крепче. Угасает любовь, которая не поддерживается близостью и физиологической совместимостью. Они нужны для любви так же, как нужен кислород для дыхания». (Ленинград, центральный лекторий «Знание», август, 1980.)

Записка эта написана крупным женским почерком; мы еще встретимся с ним — в те дни у меня был недельный цикл лекций, его хозяйка не раз писала мне, и позже ее позиция получит расшифровку. Но испуг от мысли, что любовь сама по себе, без помощи, угасает, резкое неприятие этой мысли — все это, видимо, тоже веточка с дерева романтического понимания любви.

Впрочем, не просто романтического, а облегченно, розово-романтического, потому что романтизм видел и мимолетность любви. Как писал Байрон:

Когда б нетленной

И неизменной,

Назло вселенной,

Любовь была,

Такого плена

Самозабвенно

И вдохновенно

Душа б ждала.

Но торопливы

Любви приливы.

Любовь на диво,

Как луч, быстра.

Блеснет зарница —

И мгла ложится,

Но как прекрасна

Лучей игра!