Мед и яд любви

Наташа из эпилога — нравственно-философский идеал Толстого, и в ней как бы слились потоки трех величайших земных идеалов — платоновская духовность, русско-крестьянская (и руссоистская) естественность, индуистская растворенность в мире. Это не европейский идеал — таким идеалом со времен античности была женщина-возлюбленная. Скорее это идеал азиатский — женщина-мать и возлюбленная одновременно, идеал, в котором гораздо громче звучит сила земного плодородия.

Но у Толстого этот идеал жены-матери лишен чувственно-наслажденческой стороны, которая была очень сильна в древнеиндийской и китайской культуре. Его телесность насквозь духовна, причем духовна этически, а не эротически, и этим она стоит гораздо ближе и к христианскому русскому, и к платоновскому, европейскому идеалу.

Это союз восточных и западных идеалов, шаг в великом слиянии разных мировых культур. Причем древние истоки этого идеала — духовность, естественность, слияние с миром — как бы переплавлены в славянском горниле, окрашены в славянские цвета. В Наташиной самоотдаче семье проглядывает — неявно, издалека — почти былинный напор, в ее безоглядности — тоже окольно, неуловимо — чувствуется сила, похожая на силу древнерусских женщин-богатырш.

Это, видимо, нравственно-психологическая утопия Толстого, попытка создать вселенский идеал женщины — идеал ее державной семейной роли. Да, это патриархатный идеал — превращая женщину в земное божество семьи, он замыкает ее в семейные рамки. Но это лишь одна, и не главная, сторона толстовского идеала.

Гораздо важнее для нас и глубокие прозрения Толстого в человеческой природе, и его поражающие поиски в мы-психологии, в гармонии мужской и женской души. Своей необычностью его искания как бы предваряют сегодняшние поиски идей-озарений — «сумасшедших идей», которые освещают мир совершенно новым светом, дают в корне новый взгляд на жизнь.

Паруса чувств и моторы сознания.

«Семьдесят процентов теперешних семей созданы не по любви, а раз так, нечего и говорить о любви, надо говорить лишь о том, как сохранить семью. О любви у нас и так говорят слишком много. Ее, сердешную, до того разобрали и раскрутили по винтикам, что тем самым и убили!

Все, что можно сознательно построить, сберечь, сохранить — все это, конечно, хорошо, но к любви не имеет ни малейшего отношения. Потому что чувство это лишено всякого расчета и умничанья». (Э. Малахова, Волгоград, февраль, 1979.)

Оставим пока в стороне проценты семей, созданных по любви — они неизвестны. Правда, по данным социологов, как раз 70 процентов семей возникает именно по любви, но мы-то с вами уже выяснили, что социологи причисляют к любви и влюбленность, и просто сильное влечение. Психологическая докультура очень портит нынешние исследования брака. Сколько свадеб играется именно по любви — этого никто не знает; вполне возможно, что их меньшинство — 20, 30 или 40 процентов, и автор письма права, но это еще неясно.

Психолог В. Петровский предположил, что способность любить как-то связана психологически с тягой к бескорыстному риску (именно бескорыстному), и что к такому риску тяготеет как раз 3/10 людей. Но значит ли это, что только эти люди могут любить, а другие нет, неизвестно, и только будущие исследования смогут ответить на этот вопрос…

В то, что сознательность чужда любви, верят, наверно, почти все. И правда, любовь — чувство насквозь непосредственное, оно слагается больше всего из бессознательных или полуосознанных тяготений, и главная обитель любви — это наше подсознание, а не сознание.

Но у любви, как мы помним, есть две ипостаси: любовь-чувство, жизнь наших эмоций и ощущений, и любовь-отношение — поведение любящих, то, как они относятся друг к другу. Обе эти ипостаси прямо влияют друг на друга, усиливают или разрушают друг друга.

От любви-чувства зависит, какие будут отношения у людей, но еще больше судьба их любви зависит от их будничных отношений, ежедневного поведения. И то, что здесь можно «сознательно построить, сберечь, сохранить», имеет самое глубокое и самое прямое отношение к чувству. Любовь-отношение может быть сторожем, а может быть и убийцей любви-чувства — здесь лежит один из главных секретов быстротечности или долговечности любви.

Любовь — и как раз потому, что она безотчетное чувство — ждет от нас постоянного охранения и обережения. Именно ее чуждость расчету и умничанью делает ее особенно уязвимой и незащищенной, особенно нуждающейся в рассчитанной и умной защите.

Наши чувства глубоко двойственны по всей своей природе: они стойки и переменчивы, выносливы и хрупки, и их жизнь прямо зависит от их союза с сознанием. Это больше всего касается любовных влечений: в их водоворотах просто невозможно плыть на одних парусах чувств, им нужны в помощь моторы душевной близости, которые создаются сознательно. В семейной жизни очень много плавания против ветра и против течения, и, чтобы супружеский корабль не сел на мель, ему нужны сильные двигатели и умный руль.