Мед и яд любви

И вот уже на встрече в библиотечном техникуме девушки говорят:

— Не хотим замуж, боимся, будет, как у родителей… А неделю спустя юноша с болью говорит на свадьбе сестры: — Боюсь жениться, не хочу, как родители. А еще через день на беседе с семиклассниками — записка-крик: «Не хочу жениться!!!» — и три восклицательных знака…

Откуда такая «семьебоязнь»? И почему в семье бушуют сейчас кризисы, какие и не снились в зощенковские времена?

Каждый год у нас женятся 2,7–2,8 миллионов пар, и каждый год разводится 940–950 тысяч пар. Во вторую половину века страну поразил неслыханный «взрыв разводов»: на 92 миллиона свадеб, сыгранных в эти годы, выпал 21 миллион разводов[39]. Развелось больше 40 миллионов человек — целая страна разведенных.

У нас, кстати, думают, что разводы — главная беда семьи; но часто это совсем не беда, а избавление от беды — от враждебности, неприязни, обмана, которые отравляют домашнюю жизнь.

До недавних пор у нас каждый год рушилось из-за пьянства 300–400 тысяч семей. Два-три года назад пьянство вызывало в некоторых городах половину разводов: 3/10 разводов — пьянство мужа, еще 2/10 — плод эмансипации — пьянство жены. Развод здесь — хирургическая операция, которая отсекает больное, чтобы спасти остальное.

Право на развод — это право на исправление ошибки в выборе спутника жизни, право на новый поиск личного счастья. Это одно из главных демократических прав человека, одно из основных массовых завоеваний эпохи. Разводы, видимо, будут всегда, даже в самом идеальном обществе, только, наверно, их размах будет не такой эпидемический.

Многие, видимо, понимают, что развод двояк, что он и спасает людей, и несет им тяжелые душевные раны. Но что тяжелее ранит душу — горе разрыва или горе от жизни вместе?

Все мы, конечно, знаем, что бывает и то, и другое. Есть два вида разводов: эгоистические, недобрые, с заботой больше о себе; и вынужденные, выстраданные, защитные, которые рвут цепь несчастья и облегчают людям жизнь.

Беда, видимо, не в разводах самих по себе, а в их причинах — в том зле, которое разобщает людей, делает их несчастными друг с другом. Лучше станут люди — лучше станет жизнь — меньше будет и раздоров[40].

Но самое главное в другом. Те 930–950 тысяч пар, которые расходятся каждый год, — это меньше полутора процентов супружеских пар страны (всего их около 60 миллионов). А по самым осторожным, самым перестраховочным подсчетам у нас раз в 10–15 больше несчастных, неудачных браков — 10–15 миллионов пар. (Точная цифра их неизвестна — здесь лежит крупный изъян социальных исследований.)

Значит, распадается лишь одна из 10–15 несчастных пар, а остальные — то есть 10–15 миллионов — закостенели в своем несчастье, тянут горькую лямку супружества. Эта беда, наверно, вдесятеро страшнее разводов.

А есть еще полубеда — полуудачные-полунеудачные браки: их в разных местах от трети по половины всех браков, то есть 20–30 миллионов. А «взрыв одиночества»? Холостяков и незамужних («узников свободы», как их называют) у нас невиданно много: 20 миллионов до 40 лет и столько же старше; каждый четвертый-пятый взрослый одинок… А материнские семьи — семьи без мужчин, в которых женщина одна, надрываясь, растит детей? Их тоже много, как никогда — 8–9 миллионов, каждая седьмая-восьмая семья…

«Кого же больше — благополучных или неблагополучных семей? У нас, судя по знакомым (цех, друзья, соседи) благополучных гораздо меньше. А как по стране?» (Куйбышев, ДК авиазавода, апрель, 1980).

Судить об этом можно лишь примерно, так как исследования велись тут урывками. В нормальных семьях — там, где у жены и мужа, у детей и родителей хорошие отношения, — живет сейчас примерно треть взрослых — около 60 миллионов. (Причем возможно, что большинство таких семей — молодые, те, в которых отношения еще не успели испортиться). Две трети — 120 миллионов — живут или в полуудачных, или в неудачных, или в неполных семьях, или совсем без семьи. Две трети не добираются до обычной, естественной нормы домашней жизни, и это просто-таки кричит о провалах сегодняшней семейной культуры, об изъянах в ее главных устоях.

В такие же океаны бедствий попала семья почти во всех развитых странах мира. Взрыв разводов и одиночества, лавины семейных несчастий и недобрых нравов — все это поразило, как землетрясение, индустриально-городскую цивилизацию. Еще никогда в истории человечества не было такого глубокого и острого семейного кризиса…

Смена устоев.

«Традиционная семья — пожизненный союз мужа и жены — разрушается во всем мире. Может быть, семья вообще начала умирать, и это естественно и неизбежно? Разве счастье возможно только в семье?» (Красноярск, пединститут, октябрь, 1982).