Мед и лед

Мы увидели ее через окно: худую, нервную, перебирающую бусины ожерелья. Вначале она устремилась к сыну, потом, подняв голову, стала мертвенно-бледной, я даже не припомню, чтобы раньше видела у кого-то в глазах такой страх. Что, по ее мнению, мы могли сделать с маленьким мальчиком? Убить его? Каким образом? И бросить тело? В какую речку? Потребовать выкуп? Все это читалось в ее глазах. Единственное, чего она не понимала: почему мы его ей вернули. Несомненное доказательство того, что она бы так не поступила. Он сообщил ей, что провел чудесный день, и в доказательство показал маленькие пластмассовые фигурки и флаг, которые свидетельствовали о внушительных размерах купленного ему мороженого. Она благодарила нас, едва не ползая на коленях. Если бы мы захотели, она лобызала бы нам руки и вылизывала бы башмаки. Только вот на следующий день в наш мотель прибыли полицейские, которые потребовали нас покинуть Джи Таун и никогда больше не преследовать свидетеля обвинения. Мы развернулись и поехали туда, откуда прибыли — на юг, а по дороге заглянули в знаковый для нас Ричмонд. Отправились в Музей современного искусства, охраняемый статуями генералов. На первом этаже располагалась выставка, посвященная Египту, и там околачивалась целая толпа детишек, на втором же никого не было — там была представлена мебель в стиле арт-деко. Мы поднялись в ресторан, на последний этаж, чтобы немного перекусить. Мы ожидали появления матери Кэндис, хотели увидеть ее активной, оживленной, деятельной директрисой музея, а не угнетенной mater dolorosa — роль, которую ей посоветовали адвокаты и судья. Ее боль проникала присяжным в самое сердце, и даже мы сами склонялись к состраданию, которое заставило бы нас буквально задушить Дэвида собственными руками, будь у нас хотя бы малейшее сомнение в его невиновности. Мы хотели убедиться, что все проходит, даже боль матери погибшей девушки. Марте нужны были доказательства, что после смерти ребенка жизнь не прекращается. Она сказала: «Я хочу посмотреть, какого цвета у нее платье, чтобы купить такое же». Но в ресторане отказались нас обслуживать, так как мы не были членами общества друзей музея.

Затем мы двинули в Норфолк и прямо на въезде в город свернули под прямым углом в Роузбад. Марта не знала, что раньше я каждое воскресенье гуляла здесь с собакой. Я все показала Марте: озеро, статую юной Роуз, преподавательское кладбище. Мы зашли в конный клуб, куда студентки приходят покататься на лошадях. И вот в глубине леса, в самом красивом месте, там, где я всегда спускала пса и тот бегал, внюхиваясь в запахи животных, мы обнаружили дом судьи. Дом невероятной архитектуры, словно он был продолжением деревьев, разделявших его на этажи и комнаты. Доказательство сделки судьи Эдварда было запечатлено здесь, среди роузбадского леса, оно будто впилось в кору деревьев.

Мы даже зашли позавтракать в ресторан, чтобы побыть среди этих девушек. Двести Кэндис. Ничего общего с Дженет или Сьюзан, другой род человечества. Марту пробила запоздалая дрожь: «И с этими девицами связался Дэвид! Они невыносимы!» Но я все поставила на место. Не попадали же они с неба! Невыносимые, но реальные принцессы курятников, королевы свинарников, инфанты крольчатников, наследницы хлопка и всей остальной мясной, масляной, молочной и бумажной знати. Марта надулась: «Если нужно пятьсот тысяч свиноматок, чтобы достичь такого результата, то каждая из этих девушек такая же редкость, как один изумруд, чтобы найти который, нужно перелопатить тридцать тонн булыжников».

— Даже еще большая редкость, — уточнила я, вспомнив рыжую девушку, — камень молчит, а вот свинья полна жизни, она пуглива, истерична, всегда стремится набить брюхо. А ночью их одолевают кошмары, нужды пятиста тысяч свиноматок, которые вот-вот принесут приплод и уже чувствуют первые спазмы в утробах, первый прилив молока ко всем своим тринадцати грудям. А еще поросята, столько живой плоти, пульсаций, спазмов, крови, молока… и из всего этого родилась одна роузбадская девушка, томная мечтательница, которая считала каждую проглоченную калорию и привносила то, что в ней оставалось плотского, к коллективному «sweet and secret».

— Марта не знала, что такой тип людей существует, — продолжала Розарио. — У нее в голове не укладывалось, как люди могут жить среди такой красоты. Это был другой мир, нигде не описанный, не показанный по телевидению, скрытый от глаз жадных масс. Мы заказали две порции мороженого, такие же огромные, как то, что купили похищенному ребенку. На меню одна из студенток написала свое пожелание: «Пожалуйста, дайте нам йогурты, нам просто необходим кальций!» — «Но он же есть в мороженом!» — сказала Марта. Кальций был также в трех видах молочных напитков, предлагаемых в автоматах: цельное, полуобезжиренное и «ноль процентов». «Им нужно больше кальция, чем всему остальному миру, — сделала вывод Марта, — потому что они должны быть более жесткими».