Мед.ведь.ма (СИ)

- Слухи о Шаолине несколько преувеличены, - присмирил мои эмоции Чонгук. – Шаолиньская школа вовсе не самая лучшая, и даже далеко не лучшая. Она всего лишь самая известная. После Второй Мировой Войны монастырь пришёл в упадок, и ему нужна была популярность, чтобы восстановиться и получить дотации. Там осталось около десяти монахов, которые толком и не знали боевых искусств, но им нужны были ученики, прихожане и те, кто был готов делать пожертвования. Так рождаются легенды. – Мы замедлились, идя по тенистой аллее, чтобы отдохнуть от солнца. – Шаолинь набрал обороты в восьмидесятых годах прошлого века, после успехов кинематографа, и многие настоящие, тайные школы даже рады, что всё внимание оттянуто к нему, что досужие американцы и европейцы не лезут искать что-то ещё. Истинные учения остаются в тени. В Шаолине же, который когда-то был действительно великим, теперь есть свой отдел маркетинга, арт-менеджеры и веб-дизайнеры, ученикам разрешают пользоваться мобильными и сидеть в интернете, а большинство из них борется за место в выездной группе – что-то вроде театрального боевого кружка, который ездит с выступлениями по разным странам. У них есть имя, которое приносит миллионные доходы за счет открытия филиалов школ Шаолинь на других материках, продажи именной продукции, инвестиций в недвижимость.

- Так что же, Шаолинь совсем никчемное место? – разочаровано опустила я уголки губ.

- Ну почему же? – расплылся Шуга, потягиваясь в светло-бирюзовой футболке с надписью «рафинированный» белым ровным шрифтом. Как он объяснил мне в поезде, это означало, что он идёт по пути духовного просветления, то есть очищается, в чем и заключается процедура рафинирования, применительно к сахару. По его интерпретации надпись фактически означала «просветленный». – Там красиво!

До ближайшего к Шаолиню города мы, действительно, доехали быстро. Но Чонгук сказал, что от него до монастыря около двенадцати-тринадцати километров, и лучше бы нам основную часть проделать пешком. После гостеприимства Шэньси я совсем забыла, что не на бал меня везут, и опекать, окружая меня тепличными условиями, никто не будет, так что снова возвращались испытания. Ещё было светло, день, и дорога не обещала быть совсем невыносимой, разве что по-прежнему припекало солнце, и путь стелился вверх. По лицу Шуги я видела, что не одну меня подобная перспектива приводит в расстройство. Ви предложил понести мой рюкзак.

- Да нет, я пока не устала, спасибо.

- Но если что – говори. – Я кивнула, и пошла за Чонгуком, как всегда идущим впереди. Мы договорились, что если будет ехать в нужном направлении какой-нибудь транспорт, в который уместимся все вчетвером, то попытаемся его тормознуть. Но время было уже неудачным, туристы и приезжие к вечеру уехали, а местные нечасто мотались в Шаолинь. Кое-что подходящее появилось, только когда десять километров были пройдены. Небольшой пикап с двумя мужчинами, старым и зрелым (похоже, отец и сын, ехавшие навестить какого-то своего отпрыска, ставшего адептом), подобрали нас и доставили до конца. Вытряхнувшись из салона, в котором было не менее жарко, чем на улице, потому что в старой машине не работал кондиционер, наш квартет пошёл по финишной прямой – крутой лестнице вверх. Там, вдали, виднелись ворота. Первые, за которые ещё пускали туристов и паломников. Потом, как предупредил Чонгук, будут ещё одни, и переступить их порог задача посложнее. Добравшись до ровной площадки, запыхавшись, я грохнула свою сумку на вымощенную плиткой землю и согнулась пополам, пока трое моих спутников осматривались. Высота ещё не полторы тысячи метров, мы всего лишь на подступах к вершинам Суншань – горы, на которой раскинулся монастырь. Воздух посвежел, небо потемнело. Никаких любопытствующих и праздных зевак не осталось, мы были единственными (если не считать нескольких мальчишек разного возраста в серых халатах, и обритых) в небольшом дворике, с которого в разные стороны уводили другие лестницы, тропинки, открывался вид в три стороны на другие возвышенности, обрывы и внушающие трепет вертикальные утёсы.

- Ну, как тебе? – встав в позу иероглифа «середина», с руками в бока, вдохнул полную грудь Шуга.

- Ты… был… прав, - с запинками восстановила я дыхание. – Красиво.

- Если тебе тут нравится, - он наклонился ко мне, чтобы голос его не улетел никуда мимо, - то и от Тигриного лога будешь в восторге. Там не жизнь – песня! Правда, забраться чуточку сложнее. – По одной из лестниц, ведущих куда-то западнее, к зеленым, всё менее различимым от опускающихся сумерек зарослям, спускался монах.

- Я поговорю с ним, - взял это на себя Чонгук и, дав нам передышку, пошёл к налысо обритому буддисту. Я села на корточки, как это уже сделал Ви. Шуга присоединился.