Прощание прошло быстро. Черин пожелала счастливого пути, с Минзи мы даже обнялись сентиментально, по-девичьи. Закрепив свою сумку у себя на спине, как рюкзак, я села позади Вона и, надев второй шлем, который он где-то успел достать (может, опять же, воспользовался помощью кузины), взялась покрепче за своего молодого человека, чьими усилиями мотоцикл под нами заревел и, отпуская тормоза, покатился прочь. Снова маршрут куда-то, снова непоседливая участь. Сначала я вернулась к горам, а теперь возвращаюсь и в Шэньси. Цикличное движение, которое не приводит никуда. Откуда у меня такой пессимизм? После ночного кошмара? Да, Чжулун иногда символизирует бесконечность и замкнутость безысходности, когда сворачивается в кольцо и кусает себя за хвост, превращаясь в знак, известный тысячелетиями, но он вроде как не злобное создание, а Освещающий мрак, как его называют. Когда он бодрствует, то вокруг светло и день, и только когда закрывает глаза — наступает тьма. К тому же, по всем легендам Чжулун обитает где-то на северо-западе, а мы едем на юг. Юго-запад. Когда мы были у Черин, я попросила у Минзи карту Чжун-го* и с интересом провела пальцем, пока никто не видел, по тем местам, что проехала с момента покидания Баосина. О-го-го я намотала километров! Полторы тысячи или около того? Масштаб подписан не был, не посчитать. Полстраны, не меньше, одним словом. И сколько всего успела увидеть! Я тщетно пыталась не думать вместе с тем о тех спутниках, что были со мной. Это невозможно, Чонгук, Шуга и Ви, то есть, Юнги и Тэхён, всё равно вспоминаются и, вопреки разуму и обиде, не всегда со злобой. Моё сердце всегда было отходчивым и, стоило признать, золотые подарили мне и приятные воспоминания. Даже о том поразительном утре, когда мы пересекли границу Шэньси, и из тумана образовалась терракотовая армия. Пугающее и впечатляющее зрелище, которое довело бы меня до обморока, не будь рядом ребят. Но они знали, что делать. Интересно, а если я приеду с Воном в эту провинцию, меня заметят, узнают, станут ловить эти воины хранителя Джоуми? Или хотя бы в этом меня не обманули, и этот мужчина не вмешивается ни в чьи дела? Если он мирно общался с золотыми, не на их ли он стороне? Не станет ли им докладывать, где я, если узнает, что я на его территории? Мне было беспокойно, но я не могла поделиться с Воном этими мыслями. Как я объясню знакомство с каким-то влиятельным человеком с должностью «хранитель», минуя разоблачение золотых? Они, может, и предатели, а я нет, если просили ничего не говорить — не расскажу. Да и много ли я узнала? Юнги с Чонгуком кормили меня старинными историями и сказками о возникновении этого братства, часто противоречащими друг другу или с несколькими вариантами развязки, так что в голове по прошествии времени мало что конкретного остаётся. По сути, проведя пять дней не расставаясь с тремя людьми, распрощавшись с ними я ничего, кроме их имён, не знаю. Места жительства, фамилии, связи, их интересы, их семьи? Ничего, хотя казалось, что мы откровенно делимся всем. Но они про меня знали всё изначально, а мне, похоже, умеючи запудрили мозги. Я только помнила, что Чонгук из многодетной семьи, а Шуга из провинции… О настоящем же Тэхёне, не духе, а человеке, я не успела задать ни единого вопроса. Что я могла утверждать о нём? Он курит, у него проколоты оба уха, он часто уходит в себя, а когда улыбается, делает это так непосредственно, что тоже не сдержать улыбки. От него пахнет мятежным дымом, запах которого он вечно пытался заглушить леденцами, то клубничными, то мятными, то жвачкой со вкусом вишни, в итоге аромат вился, словно в райский сад проник бес, и, не пойманный, курит там среди медовых фруктов свой табачок. И он поцеловал меня, предложив уехать с ним. Что ждало бы меня, согласись я тогда? Плен, одиночество, смерть?