Мед.ведь.ма (СИ)

— Тебе вечно нужна моя помощь, Бобби! Сколько можно пользоваться моей отзывчивостью? То есть тем, чего в принципе нет! Это парадоксально, что я до сих пор с тобой разговариваю.

— И всё же, раз я тут, перед тобой, и мы говорим… ответь на пару вопросов, а?

— Приходи ночью, — повторила приглашение Черин, которое совсем не нравилось Чживону. Где там холостой Чонгук? Время действовать. — Моя комната временно по соседству с той комнатой, где жила Минзи.

Расточающая Милосердие ушла. Чживон вернулся к спутникам и повёл их на кухню. Тэхён разглядывал каждый угол, постоянно вертя головой, Дохи терпеливо и сдержанно шла рядом с Бобби, не зная, должна ли она вмешиваться, или тем всё только испортит? Она ничего не знала о делах преступников и о том, как они решаются. Ей не хотелось всё испортить.

Они зажгли свет на маленькой, но уютной кухне, где ощущалась рука пусть не прилежной, но усердствующей хозяйки, а это явно была не Черин. В холодильнике обнаружилась кастрюля с корейским супом, а на карнизе над окном висела гирлянда. Чживон нашёл штепсельную вилку и воткнул в розетку. Огоньки забегали: синий, красный, жёлтый, зелёный.

— Минзи не могла давно отсюда уехать, — сказал он. — Не в характере Черити думать про Новый год и заниматься всей этой мишурой.

— Боже, а ведь он уже завтра! — ахнула Дохи, зажигая конфорку, чтобы разогреть найденный суп. — Нам тут его придётся встречать? С Черити? Если она одна сейчас, то с нами наверняка будет веселее. Я обожаю Новый год! А вы?

— Не отмечал его, как уехал от родителей, — передернул плечами Чживон. — Не придавал значения этому дню.

— Ви, а ты? — отвлекла того от поедания личи из банки Дохи. Он морщился от непонятного вкуса, но жевал.

— Я первый раз лет десять назад отметил его… Мне нравятся наряженные ёлки и подарки, — заметил он.

Кое-как насытившись тем, что было найдено, приезжие побрели искать кровати. Тэхён не отставал от влюбленной парочки, и обосновался после того, как они выбрали комнату, в соседней. Чживон с Дохи вошли в помещение, где стояла кровать. Одна. Но двухспальная. Матрас не был застелен, и Бобби принялся рыскать по шкафам и тумбочкам, пока не нашёл наволочки на подушки и простыню. Вскинув её над кроватью, он гадал, как бы помягче сообщить девушке о том, что ему всё-таки придётся заглянуть к бывшей любовнице? Поверит ли она после этого, что между ними был только разговор? Дохи схватила простыню за противоположные края, и они с Бобби вместе расправили её на матрасе.

— Я думала, что Шаньси управляют китаянки.

— Так и есть, генеральши — коренные шаньсийки, а Черити, Минзи и им подобные — исполнительницы, они не занимают в иерархии клана Ян высоких мест, но Черити обладает авторитетом за то, что она великий воин. А Минзи — она чосончжог*, родилась и выросла здесь. Клан Ян принимает любых иностранок, взбунтовавшихся против мужчин, с этим проблем нет, но прийти к власти эти иностранки вряд ли тут смогут. Ханьский национализм… он не изживаем.

— Покажи мне нацию, у которой бы не было этого горделивого самосознания? — вздохнула Дохи и села, одевая подушку. Бобби взялся натягивать наволочку на вторую, и сел рядом.

— Хомячок…

— Мм?

— Она отказалась со мной говорить где-либо, кроме своей спальни. Черити. — Дохи внимательно выслушала, и, думая о своём, напустила на себя веселье:

— В спальне, которая сгорела?

— Нет, другой… Я не хочу туда идти, но мне нужно узнать то, что она наверняка знает.

— Надо — так иди.

— Дохи! — отобрал у неё подушку и взял за освободившиеся руки Чживон. Они встретились взглядами. — Я серьёзно, я не хочу её, не хочу с ней спать, мне ты нужна, больше никто. Но я не знаю, какой подвох она может устроить.

— Бобби, — забралась с ногами и придвинулась к нему девушка. Он прижал её к себе, гладя плечи в мягком шерстяном свитере. — Неважно, что будет происходить, ты только живой и невредимый в итоге окажись. Я уже пережила одну ночь на реке Хан, которая снится мне в кошмарах, мне уже всё равно, какие у тебя недостатки, какое прошлое, ты только не погибай больше, ладно? — Своей маленькой ладонью она погладила его по волосам, разглядывая каждый шрам, каждую старую ссадину, каждую клеточку его кожи. Бобби опустил лицо и поцеловал Дохи в губы. Это был их первый поцелуй с тех пор, как они покинули клинику. Столько часов пути, столько километров преодолели, но не решались отдаться желанию и любви. Они держались за руки, обнимались и согревали друг друга прикосновениями, невинными, целомудренными, но не доходили прилюдно до того, чтобы целоваться. Чживону любовь к Дохи казалась слишком сакральной и святой, чтобы кто-то присутствовал при ней, чтобы видели посторонние. Его девушка и сама была не сорванным цветком, который хотелось беречь. И сорвать самостоятельно, но при подобающих условиях, когда неприятности закончатся.