Медальон для невесты

— Не думаю, что для его светлости это станет предметом переживаний, — заметил мистер Фолкерк, стоящий тут же. — Но когда он проснется, ушиб наверняка будет здорово болеть.

— Без сомнения, — согласился доктор. — Голова какое-то время будет болеть, но для Мак-Крейга это не такая уж и проблема.

— А что с его раной? — спросил мистер Фолкерк.

— Постепенно она заживет. Главное, чтобы пациент нагружал руку как можно меньше. Щадящий режим. По мере сил удерживайте его в постели.

И, рассмеявшись, доктор добавил:

— Я знаю его светлость не первый год. Он всегда был трудным пациентом. Он никогда никого не слушает — особенно своего доктора. Не исключено, что у него начнется жар. Но его светлость в хорошей физической форме, так что с болезнью он должен справиться быстро.

— А сиделка ему не нужна? — забеспокоился мистер Фолкерк.

Доктор в задумчивости потер подбородок.

— Не знаю, что и сказать. Будет лучше, если вы найдете кого-нибудь в замке. Боюсь, что не могу порекомендовать вам никого из деревенских.

— Я буду сама ухаживать за ним, — тихо проговорила Тара.

Доктор и мистер Фолкерк воззрились на нее в немом изумлении.

Тара выглядела слишком юной и совершенно непохожей на тот сорт добродушных пожилых женщин, какие считаются идеальными сиделками.

Доктор не замедлил выразить свои сомнения:

— Вы думаете, что справитесь с работой сиделки, мисс… я хотел сказать, ваша светлость?

Было видно, что он с трудом воспринимает Тару в качестве герцогини.

— Я выхаживала мальчишек со сломанными руками, сломанными ногами и куда более неприятными ушибами, чем тот, который украшает сейчас лоб его светлости, — с улыбкой и без стеснения ответила Тара.

Доктор опять взглянул на нее с удивлением.

— А как-то раз на моем попечении оказалось двадцать детишек с корью, причем у некоторых был сильный жар. И всех их мне пришлось выхаживать одновременно.

— Но где вы набрались столько опыта? — спросил изумленный доктор.

— Ее светлость помогала беднякам, когда жила в Лондоне, — быстро вмешался в разговор мистер Фолкерк.

— Что ж, тогда его светлость в хороших, надежных руках, — подытожил доктор.

А мистер Фолкерк организовал все остальное.

Он решил, что Тара будет дежурить возле герцога по ночам, а Гектор, камердинер его светлости, в течение дня — по крайней мере, до тех пор, пока Тара не выспится и не погуляет на свежем воздухе.

Мистер Фолкерк приказал принести в спальню герцога кушетку, чтобы Тара могла прилечь на нее ночью.

В шесть утра ее сменил Гектор. Тара перешла в свою комнату, упала в постель и уснула глубоким сном.

Поначалу ее напугало то, что герцог долго был без сознания. С другой стороны, было даже лучше, что он не осознает, насколько опухла и воспалилась его рука.

За ночь ей пришлось дважды или трижды переменить повязку. Днем этим занимался доктор.

— Ну что, он еще не пришел в себя? — спросила она на второй день у мистера Фолкерка, заглянув к нему в покои вождя.

— Пока что никаких изменений, — ответил тот. — У него явный жар: мечется… Такой беспокойный… бредит…

— Ночью было то же самое, — вздохнула Тара.

— Думаю, голова доставляет ему даже больше страданий, чем рана в руке, — ответил ей мистер Фолкерк. — Помню, когда у меня было сотрясение мозга, я все время чувствовал боль, хотя и не осознавал, где нахожусь и что происходит. А доктор обещал, что он скоро придет в сознание!

В ту ночь, оставшись наедине с герцогом, Тара присела рядом с ним на кровать и стала осторожно массировать его лоб.

Поначалу герцог лежал тревожно, но чем дольше она поглаживала его лоб, тем спокойнее он становился.

«Возможно, я над ним ворожу», — подумала Тара, припомнив, что именно об этом просили ее заболевшие приютские дети: поворожи!

Но от неудобной позы рука ее вскоре затекла. Тогда Тара устроилась в изголовье кровати, положив голову герцога себе на колени.

Как только она начала ухаживать за ним, ей стало все труднее видеть в нем того грозного мужа, который женился на ней исключительно для того, чтобы отомстить враждебному клану!

Теперь он был похож на одного из приютских детей: стоило им пораниться или обо что-нибудь ушибиться, и они мгновенно утрачивали боевой настрой, теряли всю агрессивность. Злобный зверек превращался в обычного ребенка, отчаянно нуждающегося в материнском утешении.

Поскольку Тара была единственным человеком, способным исполнить эту роль, она старалась не только снять боль, но и заронить в них немного мужества, без которого им пришлось бы очень трудно в будущем.

Дети в приюте шепотом пересказывали друг другу чудовищные истории о том, как обращаются с детьми некоторые господа и хозяева.

Тара умоляла миссис Бэрроуфилд остерегаться тех, для кого дети были простым предметом торга, а не людьми, способными чувствовать и переживать.

Она частенько плакала, когда ей приходилось прощаться с теми из мальчиков, которые ей особенно полюбились. Дети покидали приют с побледневшими от страха лицами, а она переживала из-за того, что не может защитить их от враждебного им и жестокого мира.