Локти на столе, рука подперла подбородок, длинные, с золотистым напылением ногти поглаживают щеку, у глаз лапки-морщинки, и еще две – у рта, это потому, что Марина улыбаться любит.
– А знаешь, что я подумала?
– Что?
– Если ты ко мне ехать не хочешь, тогда я к тебе перееду. А что? На фирме управляющие, а за ними я отсюдова послежу… и вообще дом хочу, чтоб в два этажа. Или в три. Что молчишь? Не нравится идейка?
– Нравится. Очень нравится, только ты потом жалеть не станешь?
– Я? Да чтоб я о чем жалела? Не-а. Ты на мне женишься, и я ни о чем жалеть не стану. Считай, я тебе предложение сделала. Руки и сердца… и про деньги не думай, будешь думать – раздам к чертовой матери. Все раздам, на благотворительность, если так уж мешают… не в них счастье.
Она замолчала. Смотрит выжидающе, ждет, не меняя позы. Пальцы скребут щеку уже сильнее, нервно, зло. Красные царапины на смуглой коже, красная помада на губах, кольцо с красным камнем. Другое надо купить, простое, золотое, широкое, обручальное.
– Лучше ты за меня выходи, – сказал Семен.
Марта
Фарфоровые фиалки с темными лепестками и рисованными золотом серединками, хрупкие, трогательные, ненастоящие. В моей квартире все ненастоящее, странно, что я вернулась сюда. Странно, что я живу здесь.
На подоконнике кружка, забытая перед отъездом и не замеченная по приезде, ссохшийся кофе, как песок в пустыне, черные крупинки, приросшие к стеклянным бокам. В умывальник ее, туда же фиалки, и голубей, и семерых слонов, идущих друг за другом, и щенка со сколотым ухом, и пастушку… что я делаю? Наверное, схожу с ума. Или убиваю время и с ним – ожидание. Ненавижу ждать, особенно когда понимаю, что, в сущности, бесполезно. Не позвонит он. Все. Был роман – короткий и нелепый, был берег реки и песок, горячий и липнущий кофейной корочкой к ладоням, вода была, мальки, суетящиеся на дне, ракушки, ивы, птица, стихи.
Жуков.
Не думать о нем, к черту, из памяти, из сердца, из души. Третий день пошел, я номер оставила, а он… скотина такая.
Струя воды, ударяясь о сваленные грудой фигурки, разбивается сонмом капель.
Господи, ну пора бы уже вырасти. Кто верит в сказки о любви? Только такие дуры, как Варька… у Варьки свадьба скоро, помирились и под венец. Нужно купить подарок. Что-нибудь красивое, нелепое, ненужное, что-нибудь на память.
Да, и открытку с надписью «На память о былой любви». Нет, Варька обидится, а мы только-только помирились.
В кармане зазвенел мобильник.
– Привет, слушай, как ты думаешь, к белой рубашке и синему костюму желтый галстук нормально? Или не очень? – Никита Жуков говорил громко, стараясь перекричать музыку. – Или красный лучше? Но он в звездочки, а я в звездочки не хочу, я сам звезда.
– Жуков, ты самонадеянный…
– Плохо слышно! Марта, я сейчас приеду… с галстуками. Да, девушка, и тот тоже… а мы еще вино не пили, чтоб нормальное, а не чернила… Нет, девушка, это я не вам. Марта, тебе полчаса на сборы хватит?
– Куда?
– Куда-нибудь… какая разница? Главное, чтобы вместе.
Утро было красивое. Танечка любила утро, особенно если встать рано-рано и выйти на улицу, чтобы трава мокрая и подошвы щекочет, но пахнет хорошо, как будто медом и еще иногда земляникой. Землянику Танечка любила, клубнику тоже, а смородину – нет. Но мама заставляла кушать, мама говорила, что в смородине много всего полезного.
Мамы нету. Мама ушла и надолго, быть может, насовсем. Сразу стало грустно, а потом весело. Теперь никто не будет запрещать бегать по траве. И прыгать. И долго говорить по телефону. И гулять можно будет сколько хочешь и с кем хочешь.
Гулять Танечка решила прямо сейчас, чтобы к завтраку вернуться, сегодня тетя Клава омлет обещала, с пригарочками и жареным хлебушком, если сверху еще сыр положить, то совсем вкусно будет.