Медальон льва и солнца

 – Ну хотя бы за слабость ее, за беспомощность, за нелепое тяготение к чуждым идеалам. Ты ведь умненькая девочка, Берта, и у тебя все получится, я в это верю.

 – Спасибо.

 – Да что ты, – он машет рукой. – Нечего благодарить, это мне, как творцу, несказанно повезло наткнуться на тебя… кто бы мог подумать, что в провинции встречаются подобные цветы? Ну да ладно о работе. Устала? Есть хочешь?

Устала. И да, хочу. В общежитии, куда меня устроил Константин Андреевич, девчонки, наверное, уже чай попили, с баранками, и карамелью «Взлетной», и с Машкиным вареньем, которое ей мамка из деревни возит. Мамку Машка стесняется, а варенье вот любит.

 – Ну тогда отдыхать! И ужинать. Правда, у меня тут скромненько, прости, гостей не ждал.

 – Тогда, может…

 – Никаких может, – замахал руками Константин Андреевич. – Я за тебя отвечаю и голодной не отпущу. Да и темнеет уже, куда ты пойдешь?

На кухне тесно. Стол, два стула, плита и холодильник «ЗИЛ» занимают почти все пространство, но мне здесь уютно.

 – На, порежь вот, – Константин Андреевич достал из холодильника полбуханки серого хлеба, брикет масла, кусок розовой «Докторской» колбасы и плоскую баночку. – Рижские шпроты, конечно, я вообще больше красную рыбу люблю, но будем довольствоваться малым…

Будем. В животе заурчало. Как-то некстати вспомнилось, что я не обедала, а завтрак был давным-давно, в самом начале дня.

Последней на столе оказалась бутылка вина и два широких бокала.

 – Киндзмараули, – провозгласил Константин Андреевич. – А хрусталь чешский, подарок поклонников. Слушай.

Он легонько щелкнул ногтем по краю, выбивая тонкий, удивительно чистый звук. Звук мне понравился, а бокалы – нет, слишком уж нарядные, блестящие, отливающие льдистым светом. Страшно такие в руки брать, а вдруг да разобью?

 – Ты садись, Берта, не стесняйся, – Константин Андреевич, наполнив бокалы вином, подвинул один ко мне. – Слушай, а почему тебя все Баськой называют?

 – Не знаю, – мне неудобно есть, когда он так смотрит, и хочется побыстрее уйти, но как сделать, чтобы не обидеть? – Меня с детства так… тетка, а потом в детдоме. И тут тоже. Наверное, судьба.

 – Веришь в судьбу? – Он снова накрыл руку ладонью.

 – Не знаю.

Его прикосновения вызывают странные чувства, нельзя сказать, что они неприятны, скорее уж непривычны. Сухие горячие пальцы, нечаянно скользнувшие по запястью, будто пометившие, хочется тайком стереть эту метку, но неудобно – Константин Андреевич увидит и обидится.