Медальон сюрреалиста

Видение не исчезало. Дерзкая цыганка, словно издеваясь, трясла перед глазами грязными патлами и неистово хохотала.

Как он добрался до своей кельи и в одежде и обуви упал в постель, Сальвадор не помнил.

Несмотря на прекрасную погоду, утром он встал разбитым с противным медным привкусом во рту. Голова трещала, как лед на Сегуре. Воспоминания о событиях вчерашнего вечера имели расплывчатые очертания, словно были написаны маслом на холсте. В центре этого холста, тряся чернявыми кудрями и монисто, неистово плясала цыганка.

Май. Юнтоловский лесопарк

Аринке везет, она улетает в Испанию. Там, наверное, сейчас теплынь, можно в шлепанцах и шортах по улице ходить, не то что у нас – холод собачий. Днем еще ничего, жить можно, а вечером без куртки не выйти. Май называется! В последние дни, правда, распогодилось.

– Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – Лена постучала тонким кулачком по сосне. – Но это ненадолго, как пить дать, когда черемуха зацветет, опять начнется холодрыга. Везет же Аринке! Она на море едет, загорать будет, а мне тут пахать. Ишь, за босоножками ей надо! – зло процедила Лена вслух, переставляя ноги в резиновых сапогах по размытой дождем тропинке.

Несмотря на вечерний холодок, в парке вовсю гуляла весна, ее аромат волновал и дурманил. Даже замотанная работой, Лена ощутила, как внутри нее понемногу стала закипать кровь и в горле появился безумно приятный, сладкий привкус. Весна обещала головокружительную любовь, романтическую сказку, восхитительную нежность и немного стыдной страсти. Отсутствие хоть какого-нибудь, даже самого захудалого поклонника не мешало девушке верить в то, что ее личная жизнь вскоре чудесным образом наладится и она заживет счастливо.

Стряхнув минутное наваждение, Лена выбралась на сухой участок и бодро зашагала к развилке. «Где-то здесь», – подумала девушка, остановившись под кряжистой рябиной. Она присмотрелась, щуря близорукие глаза, и заметила метрах в двадцати от себя знакомый силуэт. Лена воодушевленно ускорила шаг, торопясь навстречу.

– Откуда он у тебя? И… зачем… здесь? – вместо приветствия удивленно вымолвила Лена.

Откормленный рыжий кот тоже не понимал, зачем его притащили в лесопарк. Он таращил по сторонам огромные апельсинового цвета глаза, выпускал когти, но вырваться из рук не решался – улица его пугала.

Ответа не последовало. Кот был мил. Лена не удержалась и потянула руку к пушистой кошачьей мордочке.

– Хорошенький. Как зовут? У-ти кися…

– Где она?! – Грозный окрик и сердитый взгляд не оставляли сомнений: никаких уси-пуси не будет.

– Я не виновата, так получилось! Я в следующий раз! – вырвалось у Лены. Она привыкла оправдываться.

– В следующий раз?! Я не собираюсь ждать! – Голос свирепый, вот-вот из глаз полетят искры.

– Ты что? – испугалась Лена. Она сжалась в ожидании праведного гнева. Сейчас ее назовут ни на что не способной идиоткой, тупой курицей, безмозглой кретинкой и еще как-нибудь обидно, но, увы, привычно. Потому что у нее, у Елены Земсковой, такая доля. Она девушка из простых, у нее нет богатой родни, чтобы не корячиться на работе, или хотя бы нужных знакомых, которые устроили бы на какое-нибудь теплое местечко. Ей пришлось идти сначала в официантки ночного клуба, затем перебиваться на подхвате в ресторанном дворике, а потом наняться горничной в дом Меньшикова. В ночном клубе, где она работала раньше, нередко собирался всякий сброд. Разгулявшись, клиенты унижали персонал почем зря, но приходилось терпеть. Лена терпела – все-таки работа в ночном клубе казалась лучше работы за прилавком магазина или менеджером на холодных звонках. А больше ее никуда не брали, пока однажды случайно не подвернулось место сначала в ресторанном дворике, а потом в доме Меньшикова. В целом нынешняя работа горничной Лену устраивала, не считая оскорблений жены хозяина, Анны Борисовны. К счастью, Меньшикова к Лене цеплялась не часто, только когда та попадала под горячую руку. К оскорблениям хозяйки Лена привыкла и воспринимала их как издержки своей работы. Да и раньше, бывало, дома мать на нее прикрикивала, так что Лена считала нападки в свой адрес справедливыми, только в глубине души ей было немного обидно, что она уродилась такой невезучей.