Медальон Великой княжны

— Сволочь! Расстреляю! — продолжал орать Авдеев.

Павел от страха словно окаменел и продолжал стоять за дверью как истукан.

— Послушайте, товарищ комендант… — проговорил своим тихим голосом Николай. — Произошла ошиб…

— Молчать! Какой я тебе товарищ?! Арестованных на прогулку не выводить! Немедленно провести личный досмотр и обыск!

Когда дверь за Авдеевым с грохотом захлопнулась, Павел все еще продолжал стоять навытяжку, молча тараща глаза на семейство. Лицо у Марии Николаевны было несчастное, Анастасия смотрела с испугом на отца, даже Татьяна, всегда высокомерная и холодная, с жалостью и сочувствием взглянула на Павла.

— Ужас, как все вышло, — прошептала Анастасия.

— Павел Терентьевич, что же теперь будет? — робко спросила его Мария Николаевна, и он от этого обращения наконец ожил.

— Сами виноваты, — вздохнул он. — Глупо придумали. — Он с грустью и неловкостью взглянул на пропавший пирог. — Извините.

— Нет, нет, что вы. Это было так приятно и мило. Спасибо вам, — поспешила его утешить Мария Николаевна.

Павел кивнул и потянулся к двери.

В коридоре царила шумная кутерьма, кто-то бежал по лестнице вниз, кто-то поднимался, лез, толкаясь локтями, к караулке, толпились латыши с винтовками, Мошкин с Суетиным лезли в кабинет к коменданту, остальные ребята из заводских галдели на пороге кабинета, на Павла никто и внимания не обратил. Он тихонько пристроился к своим, стараясь разобрать, что творится у Авдеева, и только тут заметил стоящего в стороне Курносова. Тот, неприятно ухмыляясь, поглядывал на него и даже подмигнул, гадина, мол, всех вас выведу на чистую воду. Павел с трудом взял себя в руки и, отвернувшись, постарался в его сторону больше не смотреть, гадая в душе, видел Курносов, как он из царских комнат выходил, или нет.

Потом приезжало начальство, военный комиссар и прочие, Павел в это время прятался в сарае.

Ваньку, конечно, не расстреляли, просто посадили под арест как подозреваемого в сочувствии к самодержавию. Павла он не выдал, только когда его уводили, глянул на приятеля без всякой обиды, мол, держись, браток. А на все вопросы, зачем царю пирог притащил, глупо ухмылялся и говорил, дурак, мол, влюбился. Девка больно красивая.

Вот поэтому, наверное, и не расстреляли, поверили, что и правда дурак.

Из дневников императрицы Александры Федоровны:

«Екатеринбург

14 (27). Июнь.

Четверг.

19-й день рождения Марии.

+17°.

Рано утром в комнате 22°.